Повести и рассказы

«Хорошо бы пристроечку коек на десять», — подумал он и увидел свет в знакомом окне приемного покоя. Значит, действительно там идет работа, а ему не сообщили? Но, может быть, это несложный случай, при котором вполне достаточно опытного фельдшера? И он вообразил себе большие городские больницы, где много палат, много врачей и где, может быть, только раз в месяц приходится врачу нести ночное дежурство. А тут — он, да Карасев, да фельдшер. Больше никого.

Ему опять стало жалко себя, и он вошел в больницу.

В коридоре шептались между собой какие-то люди. Их было трое или четверо. На перевязочном столе в приемном покое лежит человек. Над ним склонился фельдшер. Тут же два санитара. Неизвестный лежит неподвижно и не стонет — должно быть, без сознания.

— Что случилось? — спросил, входя, Иван Аркадьевич. — Почему не вызвали меня?

И он строго взглянул на обернувшегося фельдшера.

— Ушибы тела, Иван Аркадьевич, и простой перелом плечевой кости, — отвечал длиннобородый медик, виновато опуская глаза. Он сегодня впервые нарушил правила и не вызвал врача.

— Гипсовые бинты приготовлены?

Только работа могла сейчас хоть временно успокоить Ивана Аркадьевича и отвлечь его мысли. И через минуту он уже заменил фельдшера у неподвижного тела. Увидав лицо лежавшего, Иван Аркадьевич понял, почему фельдшер не вызвал его. Мятые соломенного цвета усы торчали над раскрытыми губами пациента. Скулы чуть выдались над посеревшими щеками, меж которых был поставлен твердо очерченный нос, придававший лицу выражение гордости и даже высокомерия. Уже потом Иван Аркадьевич узнал, что после протокола не уследили за провинившимся рабочим. Он умудрился еще выпить дома, заскандалил, вырвался от уговаривавших его товарищей, побежал и свалился в темноте под откос у мостика. Обо всем этом рассказал доктору рыжий шахтер — этих двух людей странным образом сблизило сегодняшнее событие.

А сейчас Иван Аркадьевич был поражен. Он, человек не слабый, самолюбивый, всегда терпеть не мог покорности и смирения в людях. Если он не ответил обидчику ударом на удар, то это только потому, что дело происходило в больнице, на работе. Щека его горела по-прежнему, напоминая о незаслуженном оскорблении. Но он был старый добросовестный врач.

— Ах, черти, — пробормотал Иван Аркадьевич в смятении. — Ах, дьяволы!

И со всей осторожностью он стал накладывать гипсовую повязку на сломанную руку обидчика.

1930

Андрей Коробицын

I

Речушка, поросшая осокой, вьется меж извилистых берегов. Это — Хойка-йоки. Прибрежная трава толста, сочна и пахуча. Луга здесь обильные и цветистые, и хорошо ходят по ним косы. Лесом одеты влажные и сырые низины, лес карабкается и по склонам холма, чтобы вновь сползти вниз, и скрывает лес в недрах своих болотные, ржавые, замерзающие зимой воды. А понизу, вдоль Хойка-йоки, расставлены пограничные столбики.

Хойка-йоки — это граница. Если кто шагнет через нее — оживет ближайший ольшаник и винтовка часового, отрезая путь назад, остановит тотчас. Винтовка обращена дулом в тыл, чтобы не залетела случайно пуля на ту сторону. Вьется граница на север и на юг — болотами, лесами, полями.

До лета еще не скоро. Но уже мартовское, весеннее солнце греет землю, и мешается снег с водой. Скоро совсем стает снег, взбухнет и разольется все вокруг, ручьи, растекаясь и вновь сливаясь в один гремящий поток, с шумом ринутся по склонам поросшего сосной и елью холма, и начнет веселеть и зеленеть земля.

Из лесу на той стороне вышла молодая женщина в полушубке и высоких сапогах. Голова ее повязана коричневым шерстяным платком. С охапкой хвороста в руках она выдвинулась из-за деревьев, глядя на шагающего по дозорной тропе нашего часового. Каких-нибудь тридцать шагов отделяли ее от него. Глаза женщины горели весельем и любопытством.

Часовой не обернулся к ней. Тем же ровным шагом дошел он до ближайших кустов, исчез за ними и тотчас же присел, затаился. Отсюда он следил за каждым движением неизвестной женщины. Вот она, веселая и оживленная, приблизилась к самому берегу, осторожно ступая по рыхлому, мокрому снегу, вглядываясь в том направлении, где скрылся часовой. И казалось — она, как март, греет землю и сердца, круглая, синеглазая, розовощекая. Постояв так у берега, она повернулась и вновь удалилась в лес.

Здесь она бросила ненужную вязанку и быстро двинулась вглубь, от границы.

Громадный, плечистый человек в ушастой меховой шапке и тулупе поджидал ее, сидя на широком березовом пне и покуривая папироску. Он спросил кратко:

— Видели?

— Видела, — отвечала женщина и прибавила насмешливо: — Хорошенький, молодой…

Голос у нее был грудной, певучий.

— Заманите, — сказал мужчина, — и будет вам награда. Денег дадим.

Женщина засмеялась, и ямочки на щеках сделали ее еще красивей и моложе.

— А вы правду говорите, что эти — из наших мест, вологодские?

— Так точно. Новички пришли. Этот — вологодский, и еще несколько земляков с ним.

Женщина помолчала, потом улыбка вновь осветила ее лицо. Без слов понятно было, что она согласна.