Повести и рассказы

— Но будьте благоразумны, — продолжал офицер. — Ведь я вас сюда не звал. Вы сами приехали. Или, может быть, вас силой затащили?

Он сделал паузу.

— Ведь нет? А по дороге вы могли заподозрить, что вас ведут через границу? Так? Но вы пошли? Но вы, значит, сами хотели попасть к нам? Мы совсем не хотим ссориться с вами. Но вам же будет хуже, если вы пожелаете ссоры. Вот у меня ваше прошение, в котором вы жалуетесь на Грачева, не хотите больше иметь с ним дела. Но, значит, вы до того имели с ним дела? Так? А Грачев — наш крупный разведчик и вербовщик. Не вы первый из наших агентов жалуетесь на него. Ссоры между сослуживцами — они часто бывают… Вы у себя на родине никак не сможете оправдаться. Ведь если вы пожелаете поссориться с нами, то мы в порядке добрососедских отношений с вашей страной передадим эту вашу записку пограничникам…

— Вам никто не поверит! — вскрикнул Антоний.

— Посмотрим, — отвечал спокойно офицер. — Обязательно поверят, и вас ожидает большой позор. «Ложное Чека» мы применили в первый раз. Кто же вам поверит, что, подписывая, вы не знали, где находитесь?

Он помолчал.

— Все будет очень секретно, — продолжал он затем. — Никто ничего не будет знать. И много выгоды. Вы все равно уже наш, вы в моих руках, в любой момент я могу передать ваше признание о связи с нашим разведчиком. Если ваш брат узнает, что сын комиссара Борчевского имел связь с нашим вербовщиком и разведчиком, он отречется от вас, он вас самолично расстреляет, как шпиона… Вас ожидает позор, от которого вам никак не избавиться. А несколько небольших услуг, даже только одна услуга нам — и вы навсегда забудете об этом приключении и будете свободны и счастливы.

Все это было очень похоже на сон. Голос офицера настойчиво, как бред, бил в уши.

— Сын героя! — говорил офицер. — К такому есть особое доверие. Кто вас заподозрит? Ваш брат, как удалось выяснить господину Грачеву, тоже сражался в Красной Армии… Какой позор ожидает вас, если узнают о ваших сношениях со шпионом! Ну? Решайтесь!

— Нет, — повторил Антоний хрипло.

Он казался старше теперь. Лицо его осунулось, и глаза угрюмо глядели из-под длинных ресниц.

— Все равно придется вам согласиться, — промолвил офицер.

Приведенный обратно в камеру, Антоний растянулся на полу ничком и, закрыв лицо руками, заплакал, — все-таки ему было только восемнадцать лет. Ему было жалко себя. Все было бесстыдно, бесчеловечно здесь. Он вдруг свалился на дно грязной ямы, и ему суждено здесь погибнуть, в этой вонючей лжи. Теперь он лучше, чем раньше, понимал ненависть отца и брата. Отец, окруженный белогвардейцами, застрелился, чтобы не попасть в плен. Но у отца был револьвер… И он не подписывал позорной бумаги.

Антоний поднялся. Он дрожал в необычайном возбуждении, выискивая хоть щель, чтобы бежать отсюда. Было темно и тихо. Неужели еще вчера он мог радостно думать о будущем? Не может быть! Страшней того, что с ним случилось, не бывает на свете.

Он должен вырваться отсюда. А если удастся ему вырваться, то на родине никакая клевета не опорочит его. На родине победила правда. И такая любовь к родной земле охватила его, какой он тоже не знал раньше. Он расскажет все безбоязненно. Он ничего не скроет. И товарищи отбросят ложь врагов.

Не было ни окна, ни щели. Бежать невозможно. Значит — смерть.

Антоний не знал, что убивать его не намерены. Он думал, что ему предстоят пытки или расстрел, когда утром его вывели из чулана.

Ильюсь привел его к своей хате и оставил тут с Ядей. Сам пошел запрягать.

И вдруг Ядя подбежала к нему. Черный завиток выбился из-под шапочки ее на висок. Она шепнула:

— Бежим!

И потащила его за собой к озеру.

— Спаси меня от Ильюся! Уведи в Русь!..

Антоний, не раздумывая, побежал к озеру. Поскользнулся, чуть не упал, тронул кончиком пальцев лед и вновь припустил за Ядей, которая, конечно же, знает дорогу лучше его.

За холмом, на склоне, Ядя замедлила бег, остановилась, прижала руки к груди, и кисти тонких рук ее обнажились над рукавицами. Дышала она трудно и торопливо.

— Спаси меня, — прошептала она. — Ильюсь меня убить хочет.

Она внезапно прижалась к нему, и тут Антоний совершил движение почти инстинктивное, не сразу осознанное им, основанное на том, что он уже никому и ничему здесь не верил, — он вынул револьвер из кармана ее шубки и зажал в руке. Он все время высматривал оружие и, должно быть, ощутил револьвер в ее кармане, когда она прижалась к нему.

Ядя нежно и спокойно улыбнулась.

— Бери, — сказала она. — Я б сама дала тебе. Бежим!

И они быстро заскользили по озеру.

На бегу Антоний оглянулся и увидел, что позади, на вершине холма, показался Ильюсь. Он был на лыжах. Покатился по склону, завернул в сторону очень ловко и остановился. Значит, увидел беглецов и будет стрелять.

Этого человека Антоний ненавидел так, как никого еще не доводилось ему ненавидеть в жизни.