Повести и рассказы

В тот же миг она повалилась на тротуар под тяжестью огромного пса. Маяк навалился лапами на ее грудь, и Лиза увидела прямо перед собой его смертоносные клыки.

— Руки вверх! — приказал комендант.

Подняв руки кверху, Лиза сидела на тротуаре, спиной прижавшись к стене, в таком ужасе, какого никогда в жизни не испытывала.

Комендант, не обращая внимания на изумленных прохожих, глазевших на это внезапное зрелище, вынул револьвер и дулом направил его прямо на свою возлюбленную.

Неожиданное поведение жениха потрясло девушку не менее, чем страшный рывок его пса.

Комендант задержал ее по всей форме и повел в управление.

В подъезде пес успокоился: здесь были бойцы, которые уже не позволят врагу убежать.

Здесь комендант сказал своей возлюбленной:

— Возьмите свою сумочку, Лиза, но, пожалуй, я к вам зайду после, без собаки. Сейчас я пойду один. Вы очень забывчивы, Лиза: я вас предупреждал, что не надо брать меня за руку.

— Можете совсем не приходить, — ответила девушка.

Тогда он догадался, что, может быть, ей остался непонятен его совершенно естественный и неизбежный поступок.

— Простите, дорогая Лиза, — промолвил он дрогнувшим голосом. — Я должен был арестовать вас, чтобы не потерять доверие Маяка. Он обучен определенным образом, и, если б я приказал ему оставить вас в покое, он мог бы разучиться. Пусть он знает, что если меня схватил за руку незнакомый, то надо кинуться и брать в плен. Это нужно на границе. Как же я мог не задержать вас?

Все это было очень убедительно, но девушка ответила:

— Больше можете не приходить. О собаке подумали, а обо мне — нет.

Впервые она увидела в глазах жениха растерянность. Если она не поймет пограничных забот на таком пустяковом эпизоде, то что же может случиться при более серьезных происшествиях?

Она улыбнулась и произнесла его любимое слово:

— Чудак!

Они поженились. Только Надсона она решительно отвергла. По ее мнению, к пограничной жизни больше подходил Маяковский.

1938

3

Алеша Сапожков

Дар Валдая

Это был грузовик. Полуторатонка. Начальник машины носил в петлицах три квадратика — воентехник первого ранга. Розовощекий веселый человек. Он сидел на ступеньке машины, а рядом с ним — худощавая женщина с очень утомленным лицом. Немолодая костлявая женщина в стареньком драповом пальто. Над ними, в кабине у руля, дремал шофер-красноармеец.

Начальник машины тихо говорил:

— Рассуждали, рассуждали, а пришли ни к какому выводу. Ладно. Между прочим, я не возражаю. Только знай: разрешение имею на всю семью до Тихвина на машине. Командование сказало — «увози».

Он встал и росту оказался солидного. Женщина по-прежнему сидела согнувшись, упершись острыми своими локтями в жесткие колени.

— Было бы у тебя дите, иначе рассуждала бы, — промолвил начальник машины. — А раз дити нет, оставайся, коли так упрямишься. Свидимся через месяц. Мой маршрут тебе известный, секрету нет: Тихвин, Валдай и обратно. Фашист, сволочь, какую дорогу ни оборвет, а, между прочим, Ленинграда я всегда достигну. Не поездом езжу. Ну, сестренка, целоваться пора.

Женщина поднялась, и они поцеловались — раз, два и три раза.

Темнело. Огни не зажигались в окнах огромного дома, поднявшего ввысь шесть своих этажей в этом просторном, с отцветшим садиком, дворе. Город запахнулся в непроглядную тьму, укутался в черные шторы. И тысячи зорких сторожевых глаз взирали с крыш, охраняя этот спасительный мрак. А в небе загорались ничем не затемненные звезды. Под серебристым, светлеющим, холодным небом город тонул, опускался на черное дно ночи.

Павлуша, укутанный поверх пальто и шапчонки в мамин платок, лежал в машине на мягких узлах и с интересом следил за тем, как уплывает дом. Это был не дом, а корабль. Высоченный шестиэтажный пароход. Вот он опять поплыл со всеми своими подъездами. А вот он же стоит на месте — каменный, тяжелый, неподвижный. Темный корпус его и стоит, и плывет, и заволакивается дымкой, и опять уплывает в дрему, в сон… И Павлушу укачивает на этом громадном корабле.

Вдруг Павлушу встряхнуло так, что он сразу сел. Не было ни двора, ни дома. Оказывается, Павлуша заснул, а машина шла уже по очень длинному проспекту, и слева чернела сердитая осенняя Нева, посылающая туман и холод. Ни одного огня, чернильная тьма вокруг, и только небесная далекая глубина богато расписана знакомыми узорами созвездий. Сеткой повиснув в небе, холодно светятся колючие звезды, а за ними — та же бездонная чернота. Павлуша глядел вверх на мигающие звезды, а мать спрашивала тревожно:

— Ты не ушибся?