Повести и рассказы

За футбольным полем — будущий театр, а дальше — аллея белых акаций до самого дома технорука. Вот и дом технорука. А вот и крыльцо управляющего рудником.

Олейников взошел на крыльцо, вытащил из кармана черного кителя ключ, отворил дверь, переступил порог, последним усилием захлопнул дверь, и тут механизм автомата испортился: Олейников свалился без сознания на пол.

Он очнулся на кровати. На лбу его лежало мокрое полотенце. Рядом, на табурете, сидела Франя.

Олейников сказал:

— Ты жива?

Франя отвечала:

— О твоем обмороке знаю только я. Я на крыльце отпустила технорука. Я не лазила на гору и осталась жива.

Франя не сказала мужу, что художник Лютый погиб.

Она осилила мужа.

Она видела его лежащим на полу без сознания — из-за нее.

И теперь только она поняла по-настоящему: брат Гриша застрелился. Ей стало жалко брата, и она расплакалась.

— Не надо, — сказал Олейников.

И Франя утерла слезы, глянула искоса на Олейникова и улыбнулась: на юге человек — что подсолнух, всегда воротит голову к солнцу.

— Теперь все, все должно быть хорошо.

Олейников скинул с головы мокрое полотенце, встал с кровати и зашагал по комнате — не так, как обычно, а на этот раз засунув руки глубоко в карманы черных штанов и слегка опустив голову.

Потом он поднял голову и остановился перед Франей.

— Ты должна знать: если бы ты погибла, я бы теперь уже совершенно успокоился и пошел бы на работу. Никакая катастрофа не собьет меня с моего пути, даже твоя смерть.

Франя покорно слушала. Она простила Олейникову все за одно слово «даже».

X

Управляющий соляным рудником Олейников терпеливо разъяснил приглашенному из города художнику план работ по росписи стен театральной залы.

— На стенах должно быть шесть картин. Искусство должно показать рабочему смысл того, что он делает. Поэтому картины должны быть вот какие: первая…

И он повторил точь-в-точь то же самое, что говорил уже художнику Лютому.

Потом он подал художнику руку, повернул круто и пошел через футбольное поле к конторе рудника. На нем сегодня клеенчатый, от пыли, плащ: ветер нес над степью черные сухие вихри.

Из конторы он пошел домой, где его уже ждал приготовленный Франей обед. Он так условился: обед — в четыре часа дня.

После обеда он удалился к себе в комнату и лег на кровать. Для полного отдыха он, прежде чем лечь, взял со стола «Строительную механику» Нижинского и развернул книгу на любимейших страницах описания испытательной машины — машины Эмери.

Машина Эмери определяет с одинаковой точностью силу, которая ломает железную штангу, и силу, которая рвет конский волос.

Откинув книгу, управляющий рудником Олейников думал о том, что хорошо бы механизировать в человеке все, кроме мысли: все чувства, ощущения, желания, — так, чтобы машина не только работала за человека, но и радовалась и страдала бы за него. Тогда огромная испытательная машина — машина Эмери — определит силу, которая ломит человека. Освобожденная мысль сможет холодно разъять механизированную жизнь, отделить радость от страдания и уничтожить страдание.

Надо до тех пор держать в плену все, кроме мысли, пока всякая возможность страдания не будет устранена. Тогда можно будет разбить машины, освободить чувства и желания, потому что из машин, созданных и уничтоженных человеческой мыслью, вырвется одна только радость.

1923

Однофамильцы

I

Портной Чебуракин допил бутылку и, вдруг рассердившись неизвестно почему и на кого, швырнул ее в открытое окно на улицу.

«Не попало ли в кого?» — подумал он тут же со страхом и надеждой.

Он сел на подоконник и оглядел белую, еще не темную улицу. Никто и не видел, как вылетела из окна и разбилась бутылка. Осколки ее тихо поблескивали в пыли, готовя раны босым ногам прохожих. А прохожих не было. Только на ближайшем углу молча, с непокрытой головой стоял нищий в солдатской гимнастерке и рваных коричневых штанах.

Он держал в руке шапку, ожидая подаяний.

Портному стало томительно скучно. Он злобно крикнул нищему:

— Чего ты, дурак, торчишь тут? Не видишь разве — нет никого и не будет?

Нищий обернулся туда, откуда шел голос, и увидел лицо портного, выглянувшего из окна.

Лицо было плоскоскулое, обросшее рыжей щетиной.

— Чего глядишь? — заорал портной. — Тоже — нищий! Разве так просят? Сукин ты сын, а не нищий!

— Вы ко мне? — осведомился нищий.

— Нет! — озлился портной. — Я к генералу Врангелю!

Нищий глядел на него пустыми, голодными, непонимающими глазами.

— Иди сюда! — приказал портной. — Живо! Ну?

Нищий покорно кинулся к нему.

Портной командовал:

— Лазь прямо в окно — чего зря дверь ищешь?

Портной Чебуракин жил в первом этаже. Нищий влез в окно и очутился в маленькой комнатке, где все — от развешанных по стенам толстовок до обрезков сукна на полу — выдавало профессию хозяина.

Уронив шапку, нищий опустился на стул.

Портной критическим оком оглядывал гостя.

— Тоже человек, — усмехнулся он. — Туда же, в нищие, прется. Это дело требует ума. Я вот нищего знал — так это был голова! Отлично зарабатывал. Разбогател. Теперь магазин держит. А почему? А потому, что с умом к людям подходил. Это дело знать надо. А ты? Да ты еще, может быть, и голоден?