Повести и рассказы

Балашов дождался того дня, когда Антонина уехала сидеть с внуком, и оставил ей короткую записку, где просил его простить, не искать и писал, что хочет теперь одного – чтобы та таинственная сила, которая была властна над его жизнью, смеялась над ним, топила и вытаскивала из грязи, чтобы она наказала его и сняла проклятие с близких ему людей. Затем он собрал свои пожитки и отправился на Казанский вокзал, откуда много лет назад увозил его на целину длиннющий состав с теплушками. Здесь, в душном зале, в огромной очереди старику сделалось дурно, и он потерял сознание.

Антонина узнала о том, что случилось с мужем, только поздно ночью, пробормотала: «В могилу меня сведет этот Лев Толстой» – и поехала на вокзал забирать беглеца. Но к тому времени Балашов оказался в больнице, с ним случился инсульт в очень тяжелой форме. Три месяца он лежал парализованный в больнице, а потом его отдали жене и сказали, что держать его в больнице смысла больше нет, болезнь неизлечима и в таком состоянии он может умереть хоть завтра, а может прожить еще два года. В лучшем случае частично восстановится рука и, может быть, вернется речь.

Антонина ухаживала за мужем, который более походил на труп, чем на человека, и горевала с той покорностью, с какой горюют старые люди. Иногда ее подменяла дочь, но уход за разбитым параличом стариком был грязным и тяжелым. Ирина не выдерживала смрада и плакала на кухне:

– Мам, за что тебе это? Ты ведь такая добрая, хорошая, никому дурного не делала. За что тебя так Бог наказывает? Всю жизнь с ним маялась, а теперь еще такая мука.

В сознание Балашов приходил медленно и все мычал, силился что-то сказать и требовал ручку, но пальцы все равно не слушались. Незадолго до смерти ему удалось проговорить то единственное, что его занимало и мучило:

– Антонина, – прошептал Балашов невнятно, – ты вели, чтобы меня в церкви отпевали… грехов на мне много… и не оставляй меня потом, молись…

Больше он ничего не сказал, но в его взгляде появились глубокая, ясная печаль и сокрушение, которых у него прежде не было.

Балашова хоронили на Покров. Когда вышли из церкви и специально нанятые мужики с сонными лицами понесли гроб, повалил крупными хлопьями снег. В вырытой утром яме было белым-бело, полный батюшка наспех закончил таинство, и мужики торопливо засыпали гроб рыжей землей вперемешку со снегом. На могиле поставили узорчатый металлический крест, а через несколько дней Антонина принесла фотографию молодого Балашова, на которой тот смотрел дурашливыми растерянными глазами.

После смерти мужа Антонина сильно сдала. Из крепкой пожилой женщины она превратилась в сухонькую старушку с белыми легкими волосами, нянчила внука и украдкой от матери рассказывала ему про деда, который всю жизнь искал золото на Камчатке.

Теплые острова в холодном море

Соловецкая повесть

1

Ранним пасмурным утром с кемского причала, хаотичного, громоздкого сооружения, состоящего из аварийных мосточков, сходней, вбитых в дно старых свай, доков и сараев, уходило в море несколько частных катеров. Мотоботы увозили столпившихся на берегу людей, которые привычно и скоро спускали в трюм вещи и устраивались на палубе в ожидании недалекого морского пути. К семи толпа рассеялась, суда ушли за мыс, и на пристани остались только двое мужчин в штормовках и одетый в теплую куртку мальчик лет семи с рюкзачком за спиной и зачехленной удочкой в руках. Мальчик никогда не видел так много воды, восторженно крутил головой и не понимал, чем озабочены его папа и крестный, почему все время ходят по причалу, перетаскивают рюкзаки, что-то выясняют у чужих дяденек и друг с другом спорят. Ему хотелось поскорее сесть в катер и поплыть, от нетерпения дрожали пухлые губы и сверкали на нежном раскрасневшемся личике большие темные глаза с густыми ресницами. Однако взрослые не спешили. После долгих раздумий затаскивать рюкзаки в последний мотобот, рассчитанный на пять-шесть человек, но взявший на борт уже вдвое больше, они не решились. Два года назад один из них на подобном суденышке и у этих же берегов едва не затонул.

– Даже не на подобном, а именно на этом, – уточнил потерпевший, пристально разглядывая приглашавшую путешественников низко сидевшую в воде посудину и ее нового хозяина. – А Павел Петрович-то где?

– На материк уехал, – буркнул худощавый мореход.