Повести и рассказы

— Ах, Бай Хуэй, вечно у тебя сложность на пустом месте! Что тут думать! Когда начинается революция, тут уже некогда разбираться!

— Неправильно! Председатель Мао говорит, что главный вопрос революции — определить границу между врагами и друзьями… А еще он говорит: «Надо бороться словом, не надо бороться оружием»; а мы что делаем?

— Но разве можно церемониться в классовой борьбе? Революция — не званый обед, тут все средства хороши. Так почему бы и не применить оружие?

— Ты не права! — резко возразила Бай Хуэй. — Хорошенько почитай произведения классиков и увидишь, что ты не права!

Только сейчас Ду Инъин заметила, что на столике рядом с кроватью Бай Хуэй лежит стопка книг. Она подошла и проглядела: избранные произведения Маркса и Энгельса, книги Ленина и Мао Цзэдуна, история партии, несколько брошюр о диалектическом материализме, были и литературные произведения. Она наугад выхватила одно из них, очень старую книжку, на ее истрепанной обложке едва можно было разобрать заголовок: «Любовь к жизни». У нижнего края обложки четким почерком Бай Хуэй было написано: «Обратить внимание: это не вредная книга, а книга, которую любил Ленин». На столике лежал также дневник, и раскрытая страница его была густо исписана маленькими иероглифами. Ду Инъин без интереса положила книги обратно и шутливо сказала:

— Да ты прямо ученая! Никак статью собралась писать? Я гляжу, ты хочешь создать свой собственный штаб, выдвинуть свою точку зрения. Я угадала?

— Нет, я для этого не гожусь, — потупилась Бай Хуэй. — Я преступница…

— Да что с тобой? Вот чудачка! Что ты тут городишь про свои преступления? Совсем спятила!

Бай Хуэй промолчала, но Ду Инъин не терпелось узнать, в чем тут дело, и Бай Хуэй в конце концов открылась ей. Не потому, что Ду Инъин слишком уж настойчиво допытывалась. Просто в тот момент ей больше не с кем было поговорить.

— Тогда я ничего не чувствовала, кроме гнева, не думала о том, что, если бить по-настоящему, можно покалечить человека. Я…

Ду Инъин стало не по себе. Но она видела, что на плечах Бай Хуэй словно лежит огромный камень и ей не под силу нести его. Чтобы успокоить Бай Хуэй, она сказала:

— Что ж плохого в том, что ты ударила врага? Когда Хэ Цзяньго допрашивал стоявших у власти, тоже не обходилось без крепкого тумака. Если их не бить, то разве они признаются?

— Нет, мне кажется, я убила ту женщину! — сказала Бай Хуэй, страдальчески закрыв глаза. Лицо ее стало пепельно-серым.

Ду Инъин поглядела на Бай Хуэй, и ее круглые глаза вспыхнули, точно ее озарила какая-то важная мысль.

— Бай Хуэй, а та женщина, которую ты побила, была из какой школы?

— Понятия не имею. В тот день было общее собрание более десяти школ, как я могу знать, откуда она была?

— Как же ты потом не поинтересовалась?

Бай Хуэй не ответила. А причина тому была одна: вдруг новости окажутся слишком плохими, даже непереносимыми для нее?

— А после того, как вы ее побили, куда ее отнесли?

— В сад, а что?

На губах у Ду Инъин появилась загадочная улыбка, она сказала:

— Подожди-ка. Скажи мне, а какого роста была та женщина?

Бай Хуэй тут же принялась рассказывать:

— Волосы короткие, с проседью, среднего роста, полная. Большие черные глаза, смуглокожая, довольно большой рот. — Стоило ей закрыть глаза, и облик учительницы сразу вставал перед ней.

— Так это она! Ничего она не умерла, она жива! — сказала Ду Инъин.

— Как, ты знаешь ее?

— Она учительница иностранного языка из четвертой школы. Ее зовут… ее зовут… Эх, забыла как. Ма Ин должна знать, она раньше училась в четвертой школе.

— А откуда ты знаешь, что я именно ее побила?

— В тот день, когда было собрание, я находилась на площади! Меня с вами не было, и я смогла сесть прямо перед помостом. Та женщина стояла совсем близко. Она выглядела точь-в-точь как ты ее описала.

— Ой, верно! А ты откуда знаешь, что она не умерла? — Затаив дыхание, она ждала ответа Ду Инъин.

— Я зимой видела, как она шла по улице, а за ней шли два школьника.

— Правда? — Ресницы Бай Хуэй широко раскрылись и радостно задрожали.

— Я собственными глазами видела! Не могла ошибиться!

Глаза Бай Хуэй наполнились слезами. Можно было подумать, что воскрес ее умерший родственник. Ду Инъин была удивлена. Она не понимала, как можно так огорчаться из-за подобного случая и как можно ликовать из-за такого пустяка. Утирая слезы, Бай Хуэй спросила ее:

— Инъин, ты знаешь, что сделала та женщина? Ты была в тот день на площади и должна была слышать, в чем ее обвиняли.

— Она? — Ду Инъин уставилась в потолок, пытаясь отыскать в своей памяти ответ на вопрос Бай Хуэй. — Она, по-моему, проповедовала образ жизни иностранной буржуазии, всячески отравляла учащихся.

— Правда?

— Ах, ты знаешь, память-то у меня слабовата. За эти несколько месяцев было столько собраний. Где тут запомнить!