— Таппи, ты бессмысленная глупая собака, — говорила Лена лезущему целоваться слюнявому псу.
— А мы теперь ходим на площадку! Тренер сказал, что Топелиус будет отличным охотником.
— Позвольте мне в этом усомниться, Андрей Петрович.
— Завтра поедем покупать ружьё!
Наступило воскресенье. Лена проснулась, потянулась и вылезла из кровати. Прижавшись лбом к окну, увидела, что стоит холодный ясный день и Фонтанка застыла под зелёным прозрачным льдом. Вдоль набережной нёсся Таппи. За ним спешил Андрей Петрович, крича что-то в телефонную трубку. Наверное: «Ну что, Пассе? Ну и как, Пассе? Замечательно, Пассе!»
На тёмной кухне — длинной, как чулок, заставленной зеркальными шкафчиками и инвалидами Второй мировой товарищами Буфетами, — Лена варила кофе. Шаркая, вошла на кухню Анна Кузьминична с огромным аккордеоном на сухоньких плечиках, устроилась на табуреточке и дрожащим голоском затянула бодрую песню. Допев, налила себе щец. «Я, Леночка, когда воздушную тревогу объявляли, залезала на крышу и песком зажигалки тушила. Вот дом-то наш и не сгорел».
Золотой луч заглянул с улицы на кухню, пробежал по стаканам и чашкам, провёл ревизию в буфетах и чмокнул Анну Кузьминичну в лоб. Лена выглянула в окно. Сосед разговаривал с каким-то стариком в грязной шубе. У их ног крутился Топелиус. Андрей Петрович достал кошелёк и сунул деду бумажку. Тот, кланяясь, пошёл прочь.
Старуха попросила Лену поставить свечку Николаю Угоднику. Замотавшись шарфом, девушка отправилась на прогулку. На улице встретила изящного повара, он шёл, напевая:
Около церкви ссорились нищие. Худая длинноносая женщина махала руками на толстого типа с флюсом, в драной ушанке, пальтеце, коротеньких брючках и лыжных ботинках на босу ногу. Она верещала:
— А ну иди отсюда! У тебя мать есть, у тебя инвалидность есть! Ты и так всё время жрёшь, сволочь. Смотрите-ка, Волкова снова выпустили!
Это был Ленин трамвайный знакомец. Поднеся к лицу кулак с куском булки, он защищался от нищенки, которая налетала на него, как разозлённый гусь.
— Мне кушать нечего, — завывал Волков.
— Жри кошек, жри собак, крыс жри, а здесь не появляйся!
Толстяк пошёл к церковной ограде, держась за щёку и громко шепча:
— Задушу, задушу...
Лена вернулась домой. Открыв дверь, споткнулась об огромную пыльную сумку, битком набитую пустыми бутылками.
— Это ещё что такое?!
— Леночка, сдайте эти бутылки во дворе за мостом и купите себе шапку. Вы же ходите без шапки! Купите себе шапку.
— Вы смерти моей хотите, Анна Кузьминична.
Бросив сумку возле помойного бака, Лена перешла через мост и направилась куда глаза глядят. В одном из грязных, унылых дворов находился когда-то приём стеклотары — на стене ещё виднелась полустёртая надпись. Рядом в подвальчике был магазин «Цветы» — теперь на двери висел ржавый замок. Лена села на скамейку. Ей стало холодно и грустно.
Вдруг во дворике, откуда ни возьмись, появился Волков, неся ту самую сумку, которую Лена оставила у помойки. Бутылки он уже куда-то дел. Однако в сумке что-то было. Вернее, кто-то был! Лена явственно услыхала мяуканье. Больной подошёл к старому дому в трещинах, открыл со скрежетом дверь, оглянулся на Лену, скривил лицо и исчез.
— Может быть, я зря его так ненавижу... Может, он бездомных кошек подбирает, кормит их, обогревает, и они его единственные друзья.
С тех пор, выглядывая в окно, Лена не раз замечала, как Волков бродит вдоль Фонтанки, поднимает окурки и роется в урнах. Судя по всему, он долгое время провёл в психушке, а теперь его выпустили на волю.
— Анна Кузьминична, мне кажется, у нас на чердаке поселились бомжи, — сказала как-то Лена своей соседке. — По вечерам я слышу над потолком топот и голоса. А ещё ночью пахнет дымом, будто от костра. И на лестнице мусор валяется...
— Это ветер на крыше гремит железом, — отвечала старушка.
Вскоре случилось несчастье: Таппи пропал. Андрей Петрович метался по дворам, спрашивал всех встречных, не видали ли щенка-далматинца. Но никто ничего не видал.