Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Пока сын еще был дома, жена Пауля усиленно молодилась, чтобы люди не замечали, насколько она старше мужа. Корешок был не только моложе, он был гораздо ниже ее и худее. Когда же старики остались одни, она перестала следить за собой. Казалось, фрау Боланд смешивала теперь друг с другом мужа и сына, или они, может быть, сливались для нее в один образ. Она бранила Пауля за пятна на брюках или за потерянные носовые платки, бранила, когда он возвращался слишком поздно или забывал сделать какую-нибудь покупку. Шанца она терпеть не могла за то, что он был резок и самоуверен, и за то, что Пауль вечно торчал у него в сарае. Герман же был ей приятен. Он был ласков с ней в страшную минуту, и вместе с тем понимал, что лучше к этой минуте никогда не возвращаться. Он оказывался тут, если был нужен, и не появлялся, если в нем не было нужды. Вообще это был, по ее мнению, в высшей степени порядочный человек.

Когда всякие отсрочки и брони были отменены и Пауля в конце концов взяли в армию, фрау Боланд стало жутко в опустевшей квартире, которая казалась ей еще более пустой оттого, что теперь у нее было достаточно свободного времени, чтобы неутомимо скрести и чистить, и не было никого, чтобы пачкать. Она уходила на сдельную работу в военную пошивочную мастерскую, а когда возвращалась, штопала и чинила оставшуюся одежду мужа.

Вскоре после отъезда Пауль написал ей из учебного лагеря в Средней Германии, где ему предстояло пробыть некоторое время. С тех пор чувство пустоты стало невыносимым. Фрау Боланд только и жила ожиданием почты. Вернувшись домой, она всегда выискивала себе какую-нибудь новую работу. Она распарывала матрацы, вытряхивала на пол морскую траву, которою они были набиты, затем опять равномерно набивала их, — Пауль, уверяла она, на одной стороне пролежал ямку; теперь наконец можно спокойно все сделать заново, как будто они только что поженились. Но вечером, когда фрау Боланд отпирала дверь, у нее начиналось сердцебиение. Она так и ждала белого пятна на полу, — может быть, почтальон подсунет письмо под дверь.

И вот однажды она увидела такое белое пятно. Она подошла поближе к окну, откуда падал предвечерний свет. Но когда она пробежала письмо, она решила, что это какое-то недоразумение. Невозможно, чтобы это пришло на ее адрес; невозможно, чтобы там действительно было сказано про Пауля. Это — бестолковое письмо, оно не имеет никакого значения. И день сегодня такой же, как и все дни, — самый обыкновенный день без писем. Пауль написал ей одно письмо, и потом от него больше ничего не было. Он не мог быть убит, ведь его только что взяли.

Она и соседке ничего не сказала, когда та зашла к ней с какой-то просьбой. И пока женщина болтала, она даже взялась опять за шитье — за самые рваные штаны Пауля — и продолжала накладывать заплатки. Она шила еще несколько минут и после того, как соседка ушла. Когда она услышала, что рабочие возвращаются домой, она опять спустилась вниз и встала на пороге, поджидая Германа.

— Посмотри-ка, — сказала она, — я только что получила.

Он взглянул на слово «убит» между ее пальцами, а затем перевел взгляд на ее лицо. Но в ее чертах он не увидел той боли, которая пронзила все его существо. Она спросила его с усмешкой:

— Ну, разве можно верить такой нелепости?

Это и была нелепость. Корешок с его живыми, пристальными глазами не мог лежать где-нибудь изрешеченный пулями или растерзанный на куски. Не могла оборваться жизнь, которая была нужна и по ту и по эту сторону фронта. Правда, с гранатами у Пауля был свой, особый счет. Но Пауль еще обязательно вынырнет где-нибудь, будет катить на велосипеде, или дежурить за станком, сосредоточенно поджав губы, или молча сидеть в уголке своей кухни, как сидел, когда Герман был у них в последний раз.

Теперь нечего было опасаться, что жену Пауля охватит бурное отчаяние, что она будет выкрикивать хулы и проклятия, как при известии о гибели сына. Она не переставая шевелила губами, но не произносила ни слова. Внутри у нее все дрожало, но снаружи ничего не было заметно. Она только растерянно шарила вокруг себя.

Шанц поднялся наверх. Герман видел, что и у него все внутри похолодело от боли и горя. С тех пор как Пауля взяли в армию, Герман и Шанц делали попытки сблизиться, но только сейчас, во время этого горестного посещения Боландов, могли они попристальнее вглядеться друг в друга. Они обменялись кивком и поняли, что, невзирая на все, это самое подходящее место и время, чтобы незаметно условиться о следующем свидании. Им все еще чудилось, что Пауль вот-вот просунет между ними голову и дважды кивнет или насмешливо проворчит себе что-то под нос.

— Они идут, — сказала Мария.

Она проснулась раньше Германа. Заслышав приближающиеся шаги, она приподнялась в кровати еще до того, как позвонили. Герман нередко лежал целые ночи без сна рядом с крепко спящей женой, ловя каждый шорох и рисуя себе приход палачей; и когда все потом стихало, он еще долго мучился мыслями о том, что будет с женой и ребенком, если его заберут.