Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

За обедом он сам включил радио. Безучастный голос как раз говорил о том, что полицейские акции — закрытие всех бюро Коммунистической партии и изъятие документов — развиваются планомерно и пока протекают без всяких инцидентов. Произведено несколько арестов.

Нежное мясо застревало в горле, как резина. Муж и жена не глядели друг на друга и молча поглощали еду.

— Возьми еще кусочек…

Фриц внезапно:

— Неужели они и Янцена арестовали?

Жена ничего не ответила.

Фриц после небольшой паузы:

— Сегодня вечером я зайду к нему, я еще помню, где он живет…

Эльфрида не возражала, только несколько удивленно, но вполне дружелюбно спросила:

— Да?

«Итак, она не отговаривает меня», — подумал он и при этом впервые за долгое время почувствовал, что он доволен — и собой и ею. Потом, не говоря ни слова, вышел в сад. Его жаркое осталось почти нетронутым. Бремер еще раз почти машинально потер мотоцикл, хотя ярче блестеть он уж не мог. Но и самый яркий блеск казался ему тусклым. Он осмотрел превосходно отремонтированный забор. Продержится по меньшей мере год. Но ему было совершенно безразлично, сколько времени продержится забор. Он глядел на свежевскопанную землю, но не задумывался над тем, что можно было бы здесь посеять. Бремер думал лишь об одном (он уже перестал отгонять эту мысль, да, он сознательно возвращался к ней): о своем предательстве и своей вине — вине рабочего-металлиста и бывшего члена КПГ Фрица Бремера, об ответственности сотен тысяч фрицев бремеров за то, что дело могло дойти до 17 августа 1956 года. И, наконец, уходя из сада, он подумал о том, что вину надо загладить, пока еще не поздно.

Перевод С. Шлапоберской.

Эдуард Клаудиус

ЧЕЛОВЕК НА ГРАНИЦЕ

— Ваши документы! — сказал полицейский.

Мимо нас по улице шли люди. Мы оба, он и я, находились в этом потоке.

— У вас нет документов?

Я схватился за карманы, хотя знал, что документов у меня нет.

На полицейском была форменная одежда, на мундире золотом отливали пуговицы.

Он повел меня в участок. Сразу было видно, что он полицейский, но не было видно, что я эмигрант. Человек без документов! В глазах людей я мог быть вором, бродягой, убийцей. Мы пришли. Я все еще чувствовал на себе недоверчивые взгляды прохожих.

— Разденьтесь, — приказал мне полицейский.

И вот я стою перед ним совсем голый. Моя кожа напоминает застегнутый костюм, ставший слишком широким. Трудно поверить, что я жил в доме с видом на лес. Дряблая кожа складками свисает с костей. Когда скитаешься по белу свету…

— Имя и фамилия? Год рождения? Откуда родом? Сколько времени вдали от Германии?

Я отвечал. Дни без родины лежали камнем у меня на сердце.

— Как вы это докажете? — спрашивал полицейский.

Я стоял перед ним голый, без одежды, без документов. Человек без документов! И человек в мундире… До сих пор человек для меня был человеком. А его одежда… Теперь я видел человека в мундире.

— Однако я все же… — залепетал я и хотел сказать: «Я все же существую».

Но он прервал меня, велел одеваться, улыбаясь, и лицо у него было человеческое, какое видишь иногда вечерами за окном. Лицо человека, который выглянул на улицу, чтобы понаблюдать, как идет жизнь. Однако он повел меня на вокзал, с которого шли поезда внутрь страны и к границе. Он посадил меня в поезд, в купе, где я был один и окна забраны решеткой. Я смотрел сквозь решетку, видел землю, деревья, луга, хижины у дороги, но мне там места не было. На одной из станций поезд остановился. Я посмотрел в окно: трудились рабочие. Заметив мое лицо в окне, они стали указывать на меня пальцем. За решеткой! Один из них подошел и дал мне сигарету. Он улыбнулся, рука у него была широкая и грязная, а улыбка — детская.

— Возьми! — сказал он. На нем была синяя спецовка, и он пошел к своим товарищам. А я смотрел сквозь решетку. Между тем ветер вымел небо до голубизны.

На пограничной станции полицейский открыл дверь и вызвал меня из купе. Он провел меня через поле к границе.

— Идите туда, — указал он на ту сторону.

Там было поле и тоже дымила труба, но это были две разные страны. Здесь около меня был полицейский, там, в другой стране, тоже — полицейский. Ждал он меня, что ли?

— Идите, — приказал мне первый.

Я пошел от одного поля к другому.

— Куда вы? Идите назад! — приказал мне полицейский на другом поле, в другой стране.

На участке земли работал, согнувшись, крестьянин. Позади себя я услышал голос:

— Почему вы его прогоняете?

То был голос человека в синей спецовке. Я шел из страны в страну, так как ни один полицейский не хотел иметь со мной дела.

— Куда же ему деваться? — услышал я голос крестьянина.

И когда я опять вернулся в страну, из которой уходил, рабочий что-то сунул мне в руку, может быть, деньги, не знаю. Крестьянин, в другой стране, сказал:

— Куда же ему идти? Он ведь человек, надо же ему где-нибудь быть!