Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Он поворачивается в сторону бочки, но женщина удерживает его и приносит таз с теплой водой. Она снимает с него пальто, пиджак и пристально рассматривает его лицо, сплошь усеянное мелкими серыми точками.

— Фронтовое ранение, — деловито поясняет он, словно почувствовав ее взгляд. — В Алжире. Невероятно — мины разорвались прямо в помещении штаба.

Коротышка-конюх, схватив свои стакан, залпом осушает его. Он уже основательно захмелел. Вот он неосторожно задел бутылку с вином, и она, громыхая, катится по столу.

— Тьфу, свинья! — бормочет конюх и, спотыкаясь, пытается пробраться к двери. Сестры, хихикая, вскакивают со своих мест и громко восклицают:

— Еще рано, еще рано!

— Кто это? — спрашивает слепой, выпрямляясь. Мыльная пена шлепается на землю. Он еще раз ополаскивает водой свои мускулистые руки, и вдова с готовностью протягивает ему полотенце.

— Где мой сын? — Словно ища, слепой поворачивает голову то в одну, то в другую сторону. Две худенькие руки протягиваются ему навстречу, он хватает их, привлекает к себе сына и крепко обнимает. Рот его кривит улыбка. Мертвые глаза несколько мгновений прикрыты веками, черты лица смягчились.

— Все-таки успел, — говорит он, и голос его на удивление мягок. — Попал на конфирмацию. Отец обязательно должен быть на конфирмации.

Снаружи раздается выкрик пьяного конюха:

— Тьфу, свинья!

Сестры успокаивают его, но он, оттолкнув их, принимается кулаками дубасить в дверь.

— Эсэсовская свинья! Подлый убийца!

Друг покойного паромщика оттаскивает конюха к реке и погружает его голову в воду.

— Успокойся, дружище! — убеждает он коротышку. — Пропадешь не за понюшку табака. Так же нелепо, как чуть не пропал я.

Тут пьяный выпрямляется, в возмущении машет руками, но затем сникает, и подоспевшие сестрицы заботливо подхватывают его. В промокшем до нитки пиджаке он являет собой жалкое зрелище.

— Домой! Домой! — лопочет он дрожащими губами и неуверенным шагом направляется прочь. Он стонет, его, видимо, мутит, но постепенно до его сознания как будто начинает доходить, что произошло, и он растерянно говорит: — Ну, ясное дело, опять я нализался.

Гости, не прощаясь, покидают дом Доббертинов.

— Проходимцы! — злобно шепчет слепой.

Сын выскальзывает из его объятий. Женщина говорит сухо:

— А теперь уходи! Я написала тебе, чтобы ты не являлся сюда.

Она подает ему пиджак и пальто. Слепой не успевает их схватить, они падают на землю, он наклоняется и шарит рукой. Но женщина не испытывает сострадания. Она повторяет:

— Уходи. Я не могу жить с тобой.

Он только пожимает плечами и после минутного молчания спрашивает:

— Где мой чемодан?

«Видимо, он все-таки решил уйти. Да, пожалуй, так-то оно лучше всего, без лишних слов», — думает фрау Доббертин. Поспешно поставив чемодан к его ногам, она следит за каждым его движением. Но странное дело, он, кажется, вовсе не намерен уходить. Вынув из пиджака ключ, он просит сына открыть чемодан.

— Там для тебя подарок.

Чемодан кожаный, большой, тяжелый. На нем наклеено множество ярких картинок, гербы разных городов, снимки отелей, иностранные надписи — как на том письме, что она получила несколько недель назад. С письма все и началось, а теперь настал решающий момент, и пути назад у нее нет. Вот о чем думает женщина, глядя, как ловкие пальцы сына послушно открывают замок чемодана. Она и сама должна добиться уверенности и внушить уверенность сыну, что его отец не убийца. И сделать это надо сейчас, сию минуту.

В чемодане лежит отрез серого сукна на костюм, рубашка, ручные часы и что-то серебряное, блестящее, сразу привлекшее внимание мальчика. И вот уже в его руках сверкает и блестит изогнутый клинок арабского ножа с чеканной рукояткой. Он не может оторвать от подарка горящих глаз, и слепой знает это. Он поясняет, что такие ножи применяются на охоте и в бою.

— Я нашел этот нож в одной деревне, снял его с пояса убитого вьетнамца.

— Вьетнамца? А кто такой вьетнамец? — спрашивает мальчик.

— Вьетнамец? — Слепой солдат трясет головой. — Одного вьетнамца на свете не существует. Их всегда много — десятки, тысячи. Это красные, они упорны, выносливы, и они ненавидят нас.

И он начал рассказывать. Голос ого становился все увереннее, он, видимо, знал, что может произвести впечатление. Женщина вспоминала, что однажды она слышала уже подобные рассказы. Да-да, это было пятнадцать лет назад… Он много изъездил, многое повидал. Он был в горах, о которых она даже понятия не имеет. Он умелый рассказчик. Она словно воочию видит перед собой дома, реки, горы, ущелья.

— Во Вьетнаме, — продолжал рассказывать слепой, — встречаются папоротники с двухэтажный дом, а камыши — в пять метров высотой. Насекомые визжат так пронзительно, как пила стонет. А пиявки бросаются прямо на людей. В джунглях надо быть всегда настороже; от неумолчного рычания зверей пробирает дрожь…