Но тут Антоша рассердился. Вечно эта Лида! Ее напели, как граммофонную пластинку, либеральные студенты, и она повторяет всякую чушь…
— Мужик останется мужиком, что ни говорите… Ты его медом, а он…
Отставной адмирал («броненосец», как он себя называл) почуял опасность от такого разговора. И пока Савка, ловко двигая руками в белых перчатках, собирал тарелки у господ и у собак, он начал рассказывать свой второй сон.
Он будто был в концерте. Это была музыка новых поколений, неслыханные сочетания звуков, нечто такое, перед чем Бах, Гайдн и Бетховен — пигмеи.
Антоше стало скучно. Он уже наслушался дядиных снов и предпочел заняться своим Нептуном.
Отрезал ломтик хлеба и положил его собаке на нос.
— Тубо!
Нептун сидел важно и недовольно щурил глаза.
На минуту в столовой затихло.
— Пиль!..
Только Лида вытянула длинную открытую шею и учтиво наклонилась в сторону дяди.
Но ее Мильтончик, стриженый пудель с боа на шее, как у дамы, и с голым задом, тронул лапой ее руку, прося еду.
Она обернулась к нему, поправила на собаке бант, такой же голубой, как ее платье, и дала Мильтону тартинку с маслом.
Хозяйка ждала, чтобы подали жаркое.
— Теперь действительность удивительнее снов! — повела она плечами и посмотрела на потолок.
А Антоша подхватил:
— Что правда — то правда. Такое творится вокруг, что не знаешь, чем и кончится. Вчера, говорят, земли барона Клейнберга запахали. Вышли в поле с плугами всей деревней и прогнали батраков барона.
— Как? Уже захватили?
— Фью-ю! — свистнул Антоша. — Нет больше у барона поместья, да и сам он бежал… Ужас что творится повсюду, а тут еще вы, папа, со своим либерализмом.
— Ах, ах! — вздохнула хозяйка дома.
— Ну, нам не придется бежать, — засмеялся Аркадий Петрович. — Нас не тронут. Правда, Мышка, нам ничего с тобой не будет? Правда, собачка? — Он щекотал ей морду, а она раскрывала розовую пасть, слегка брала его палец в зубы и вертела обрубком хвоста. — Мне нет нужды скрывать свои мысли. — Он вынул палец и держал его на отлете. — Ну, вот. Мужики имеют право на землю. Не мы обрабатываем землю, а они. Ну, вот. Я и твержу об этом всегда…
— Аркадий!.. Laissez donc… Le domestique écoute![37]
Софья Петровна с перепугу заговорила басом.
Однако это нисколько не помогло.
— А ты, душенька, вечно барствовать хотела бы. Довольно. Побарствовала, и хватит. Надо же и другим. Не бойся, всей земли не отберут, оставят немного и нам… так, десятин пять… Я на старости буду огородником. Надену широкополую шляпу, отращу бороду до пояса. Я буду сажать, ты собирать, а Антоша — возить в город… Ха-ха!..
— Он еще шутит!
Софья Петровна сердито обвела взглядом всю семью и четырех собак, сидевших за столом, но сочувствовал ей только Антоша.
В знак протеста он налил себе рюмку водки, выпил ее залпом и, откинувшись в кресле, заложил руки в карманы своих офицерских брюк. Жан спокойно жевал жаркое под защитой «миноносца», Савка сделал вид, будто его нет в комнате, а Лида растянула губы и нагнулась к отцу.
— Я была уверена, что-о…
Но Антоша не дал ей окончить:
— Шутить хорошо дома, в семье, но зачем же отец проповедует это мужикам? Они так настроены, что каждую минуту чего-то ждешь…
— Я не шучу. Пора отбросить предрассудки. Если хочешь есть, работай, душа моя. Ну, вот.
Он был весел, продолжал развивать свой план и с возросшим аппетитом набирал на тарелку целую кучу салата, не замечая даже, что бедная забытая Мышка, не спуская с него глаз, беспрестанно облизывается и вертит хвостом.
— Лида в своем прекрасном платье, которое, кстати, ей так идет, каждое утро будет выгонять корову, а вечером доить, подоткнув подол… Ха-ха!..
— Что касается меня, то я…
— Ну, вот и отлично…
Подавали сладкое. Савка гремел ложечками и просовывал руки в белых перчатках между локтями господ и собачьими мордами. Жан испачкал сметаной адмиральскую тужурку, и «миноносец» старательно вытирал салфеткой пятно. Такса Софьи Петровны лизала тарелку, а Мильтончик, забыв приличие, повизгивал потихоньку, чтобы обратить на себя внимание.
— Аркадий! Положить тебе еще крему?
— Положи, положи, ma cherie,[38]
я сегодня голоден.Нет, действительно он ощущал бодрость после сегодняшнего схода, на котором решительно отстаивал права народа на землю.
— Блажен, иже и скоты милует… — ответил цитатой на свои мысли молчаливый Жан и бельмами осветил свое щетинистое лицо. — «Миноносец»! Дай папироску…
— Есть!
— Браво, Жан, браво!.. — рассмеялся Аркадий Петрович. — То ведь скоты, а то люди…
Ну, пошли тексты из Священного писания. Антоша терпеть их не мог. Он бросил в угол комнаты скомканный платок, а Нептун соскочил и принес его. Забавно было смотреть, как Нептун на бегу хлопал отвислым ухом и держал белую поноску под черным холодным носом.
— Нептун! Ici!..[39]
Он осторожно вынул изо рта собаки мокрый от слюны платок.
Но Нептун вдруг застыл. Поднял голову вверх и громко два раза залаял. Забеспокоились и другие собаки, а Мышка бросилась к двери и, подвернув под себя короткий хвостик, залилась колокольчиком.
— Кто там? Посмотри, Савка.
Савка вернулся и доложил, что пришли мужики.
— А, мужики… Зови их сюда.