С этими рядами я незнаком. Здесь продается либо то, чего я еще не видел, либо нечто настолько древнее, о чем успели забыть. Оказавшись в незнакомой нам области, мы движемся наугад. Мы теряемся на карте этих земель, становимся и картой и картографом, и письмом и читателем; разделительную черту можно провести только волшебной линейкой, измерить волшебным циркулем, определить ее направление астролябией, настроенной на неведомые созвездия в воображаемом небе, расплатиться с противной стороной монетами без чеканки – но черта эта исчезает у нас на глазах, отнимая у нас всякую свободу, власть и возможность выбора.
Заблудившись столь безнадежно, мы можем лишь представить себя в образе великих безымянных мастеров, ведущих такую же безымянную игру, цель коей – создание выдумки, преподносимой нам как государством, так и собственным воображением; выдумки, принимаемой полностью порабощенными за свободу. Но радуйся – рынок уже кончается, и скоро мы избавимся от коварной торгашеской заразы!
Прин слушала прилежно, позволяя себе, однако, порой уклоняться в сторону. Надкусывала спелую фигу, протянутую доброй торговкой, и думала о своем.
Иногда монолог громадного раба имел прямое отношение к ларькам, мимо которых они шли, иногда уходил в некие заоблачные дали. Прин съела сочный персик, протянутый веселым разносчиком, и бросила красную косточку на кирпич, а ее спутник никак на это не отозвался. Или взять музыкантшу, о которой он говорил. Послушать его, так милее создания нет на свете – Прин же видела перед собой девушку в платье из дорогой ткани, но засаленном и потрепанном, непричесанную, с узкими плечами и широкими бедрами; она бродила между лотками, продев палец в ручку кувшина, и покачивалась в такт только ей слышной мелодии. Когда раб повернул к фонтану, девушка вдруг швырнула свой кувшин наземь, и он разбился! Прин замечала ее еще несколько раз, то в одном ряду, то в другом – она шла, скрестив руки и глядя прямо перед собой. Может, музыку сочиняла, а может, выставленные товары наводили ее на какие-то свои мысли. Однажды у цветочного ларька (между лицедеями и игрушками) она чуть не налетела на великана, сморгнула удивленно, явно узнав его, и ушла прочь. Но раб больше не поминал о ней и продолжал говорить о другом. Прин на этот раз дали две черные сливы, а он даже и не заметил – и торговец, покачав головой, забрал вторую сливу назад. Они с великаном шли будто по разным рынкам в двух разных городах. Но фига, которую ей сунула та первая женщина, сразу навела Прин на мысль, что фрукты задаром здесь раздают далеко не всем.
Что же в ней такого особенного?
Да то, видимо, что ее сопровождает этот огромный раб, о котором она, видимо, чего-то не знает.
– Говоришь, твои спутники искали Горжика-Освободителя? – спросил он и впервые после перехода через мост посмотрел на Прин. – Я отведу тебя к нему, если хочешь. – И улыбнулся, тоже впервые после моста.
– Так это он твой хозяин?
– На твои вопросы ответить куда как трудно, – опять посерьезнел он.
В голове у Прин забрезжило то, о чем вы, конечно, уже догадались; у нее на это ушло больше времени не потому, что она глупей вас – просто для нее это была жизнь, а не литература, и многочисленные истории, сделавшие вас столь изощренным читателем, тогда еще не были написаны.
Они уже покинули рынок, и Прин спросила:
– Разве нам не надо обратно к мосту? Мужчины, с которыми я приехала, спрашивали об Освободителе в большом доме, в пригороде…
– Если тебе нужен Освободитель, иди со мной! – хохотнул великан.
Прин стоило труда приноровиться к его широкому шагу.
– Значит, он не живет в том доме?
– Я научился этой хитрости, служа посыльным у знатного южного вельможи, драконьего барона Альдамира. Многие любопытствуют, где можно найти Освободителя, и я предлагаю им много подобных мест. В открытые схватки со мной Высокий Двор пока не вступал, но шпионов уже подсылали. Любопытство полезней удовлетворять, чем оставлять без ответа.
– Ты на самом деле не раб, верно ведь? – Произнести это было куда легче, чем Прин казалось.
– Я поклялся не снимать железный ошейник, пока хоть один человек в Неверионе носит его.
Они повернули за угол.
– Оппозиция говорит, что я жив потому лишь, что малютка-императрица пока не принимала суровых мер. В больших городах рабов всегда было мало, а теперь еще меньше, но на дорожных, рудничных и сельских работах их до сих пор великое множество, не говоря уже о домашних рабах в поместьях аристократов. Видишь ту старую таверну внизу? В ее подвале как раз и обитает Горжик-Освободитель. – Он снова улыбался своей щербатой улыбкой. – Но прямого пути к ней, как и ко всему, что его касается, нет. Идем.
Переулок, по которому они шли, определенно вел не к таверне. Дух приключения, совсем было сникший, когда всадники бросили Прин на улице, робко поднимал голову. Прин и волновалась, и опасалась. Раньше она к приключениям не стремилась, но была к ним готова. Теперь, несмотря на дракона, она не знала, хочет ли приключений, и не была уверена, готова ли к ним.
– Сюда, девочка.