Повести Невериона

– На что там смотреть, маленький хозяин?

– Да так. Идем.

Сарг заметил, что Горжик слегка прихрамывает, но утешил себя тем, что это пройдет, как и раньше.

– Будем пробиваться наружу из этой кучи камней.

– Я готов, хозяин.

– Горжик… а тот, что сбежал?

– Который глупыми вопросами меня мучил? – Горжик подергал дверь за холщовым занавесом – заперта, и прочная, не очень-то выломаешь.

– Кто он такой?

– У нас своя цель, малыш – освободить рабов и покончить с рабством. А у господ своя, интриги да заговоры. Нам с тобой пора уже знать, что одна с другой сильно расходится… но порой они сходятся так близко, что между ними трудно проскочить, не поранившись.

– Я не понял тебя…

Горжик засмеялся, перекрывая гул пламени.

– Что поделать. Такой уж я раб, такой уж ты хозяин. – Он прошел вперед, и Сарг побежал следом.

3

Женщины, почти все, вопили, но Горжик, пробегая с мечом под качающимися лампами, нашел в углу одну тихую. Раньше ошейник этой старушки прикрывала, скорей всего, расшитая ткань, но сейчас на ней осталось только железо. На лбу лежали кольцами черные, явно крашеные косички, впившиеся в Горжика глаза хранили, казалось, множество тайн. Он ощутил смутное, не укладывающееся в слова желание узнать эти тайны, но тут лопнула одна из лампадных цепей и пролилось горящее масло. Стражники, рабы, слуги бросились наутек, старушка тоже пропала – только ее образ остался в памяти Горжика. Этот замок, как и все остальные, упорно отказывался поверить, что его завоевал один-единственный голый мужчина (вернее, мальчик) и героически оборонялся от десяти, полста, полутораста разбойников. Вооруженные рабы, стражники в шлемах, вольнонаемные слуги сновали туда-сюда с загадочными свертками, то ли спасая, то ли разворовывая добро – поди разбери, кто тут враг, а кто друг. Горжик вышиб плечом какую-то дверь и проскочил в другую, открытую. Следом повалил дым.

В глазах сразу засеребрилось: он вышел из замка, сквозь листья катальпы светила луна. Изнутри неслись крики.

– Горжик! – прошипел кто-то рядом.

– Малыш! – засмеялся он. Сарг схватил его за руку.

– Пошли отсюда, хозяин. Мы сделали что могли, разве нет?

Горжик кивнул, и они углубились в болотистые леса Стретхи.

Нагибаясь под ветками, увязая в грязи, руководствуясь серебристыми островками в тумане, они вышли на поляну, где у догоревшего недавно костра сидели две женщины. Времена были примитивные, и люди еще не научились обходить деликатные темы в разговоре с незнакомцами.

– Я вижу усталого, сильно побитого раба средних лет, – произнесла женщина в маске, сказавшая, что зовут ее Вран. – Стало быть, младший – его хозяин.

– Но мальчик – варвар, – заметила рыжая, назвавшаяся Норемой, – а варвары с юга, забравшиеся так далеко на север, обычно оказываются в рабстве. Старший же, несмотря на свои синяки, держится как колхариец, поэтому хозяин, видимо, он.

– Оба мы свободные люди, – сказал Горжик, присев с ними рядом. – Для мальчика ошейник – символ нашей привязанности и того, что мы защищаем друг друга. Для меня это символ любовных игр, где желание и наслаждение образуют замкнутый круг. Для всех остальных – потрясение, оскорбление или обман.

– Мы с хозяином оба свободны, – подтвердил Сарг.

Вран издала лай, не сразу узнаваемый как смех.

– Вы говорите, что свободны, хотя один из вас именуется хозяином и в то же время носит рабский ошейник. Шуты вы гороховые, вот что; я не видала такого даже в вашей странной и ужасной земле.

– Мы любовники, – объяснил Горжик, – и для одного из нас символическое различие между хозяином и рабом необходимо для утоления страсти.

– Мы мстители и боремся с рабством повсюду, где находим его, – добавил Сарг, – боремся, как только можем. Для нас обоих это символ времени, проведенного в рабстве, и родства со всеми мужчинами и женщинами, остающимися в нем.

– Если мы не дали клятвы лучше умереть, чем вновь попасть в рабство, – подхватил Горжик, – то потому лишь, что живой раб может взбунтоваться, а мертвый нет.

– Мы вторглись уже в восемь замков, освободив полевых, кухонных, домашних рабов и рабов-управителей. Мы преследуем также тех, кто ловит и продает мужчин и женщин, словно живой товар. Мы освободили множество людей, которым остается только найти ключи от своих ошейников – а для этого, как известно, подойдет любой ключ.

– Вы занимаетесь любовью как хозяин и раб и при этом боретесь с рабством? – изумилась рыжая Норема. – Мою подругу это смешит, но меня печалит.

– Слово, произнесенное в трех разных обстоятельствах, может иметь три совершенно разных значения, – заметил на это Горжик, – и ошейник, надетый в трех разных обстоятельствах, тоже. Любовная страсть, привязанность и общественное устройство – вещи разные. Страсть и общество соотносятся, как предмет и его отражение в зеркале; не знаю, знакомо ли вам такое явление, ведь зеркала в наше время – редкость…

– Мне оно хорошо знакомо, – заверила Норема.