Повести Невериона

И вот, после семи ночей все под теми же звездами, затмеваемыми лишь плывущими облаками или луной, Прин вышла на вершину холма, под которым лежал город Колхари. Его застилал туман, но громадное здание на западе могло быть только Орлиным Двором. Два ровных ряда крыш на востоке предполагали, что между ними проложена широкая улица – Черный проспект или Новая Мостовая. Названия улиц Прин знала из разговоров торговцев на элламонском рынке.

И море!

Глядя на город, Прин не заметила, как туманное пространство за ним обрело свое имя. Конечно же, море! Юная горянка никогда еще не видела столько воды – столько чего бы то ни было. Туман лежал на всей черной шири, сливаясь с серым рассветным небом. Ожидания Прин сбывались во всей полноте. У берега, как сосновые иглы, торчали, должно быть, мачты судов. В больших домах жили, как видно, богатые здешние купцы или неверионская знать. Здесь и я найду свое счастье, думала Прин. «Ах, – сказала бы бабушка, – если бы твой отец тебя видел…»

Отец погиб где-то на юге, когда Прин была еще младенцем – не на поле брани, а от какой-то болезни. Мать, когда навещала их с бабушкой, рассказывала, что солдат, «черный, как твой отец», принес эту весть в Элламон, а бабушка, в свою очередь, рассказывала о давно умершем варваре. Но Прин в детстве мечтала найти когда-нибудь этого призрачного родителя.

Не здесь ли?

«Нет», – ответила самой себе Прин, как отвечала уже не раз то в сосновом бору, то на высоком обрыве, то у солнечного пруда, где играла форель. Мечта полетать на драконе – другое дело; ее можно исполнить и тут же забыть о ней. Отца больше нет, и даже его родового имени ей не досталось. Он не был по-настоящему женат на матери и ушел сражаться за императрицу, как только она забеременела. «Не был женат по-настоящему» означало, что какой-то обряд они все-таки провели, но не скрепили его должным образом – так что Прин была, в общем, законным ребенком, хотя и явилась на свет не ко времени. Впрочем, отец тоже ушел безвременно и, наверно, не раз пожалел о покинутой мирной жизни; не зря же перед смертью он попросил друга отнести его меч, щит и скудные пожитки семье в Элламон. Мать тут же все это продала и отдала тетушке на ребенка, а сама ушла в город на заработки. Прин и другие дети росли с мудрой, заботливой бабушкой, и жилось им неплохо.

Прин знала о себе всё и теперь, к тому же, научилась правильно писать свое имя.

Это, как и всё, что касалось взросления, связывалось у нее с признанием того, что отец умер на самом деле; пора оставить детские фантазии, что черный солдат мог ведь и ошибиться, перепутать город, прийти не к той женщине… или что отец обманул их, оказавшись еще подлее, чем порой жаловалась в подпитии мать. Нет, повторила Прин. Он умер, а я жива. И фортуна моя…

Ей вспомнилась сказка о затопленном городе, о драконе, охраняющем подводный клад королевы.

Солнце пробивалось сквозь туман, в небе появлялись голубые просветы.

Настоящий город под настоящим солнцем, разгоняющим настоящий туман, казался зловещим. Может быть, подруга сказочницы – Вран, кажется? – в маске, с синими бусами в волосах и двойным мечом на боку, стояла на этом самом холме и тоже смотрела, как над городом восходит солнце…

Прин услышала лошадей, лишь когда они подошли совсем близко. Три раза за эту неделю она пряталась в кустах от верховых в кожаных передниках, гнавших по дороге белокурых, скованных вместе мужчин и женщин. Рабов она и раньше видела в Элламоне – и у стен города, где они сидели и ждали, когда их покормят, и на рынке, где они сидели и ждали, когда их купят. Теперь она тоже бросилась было в сторону, но трое всадников ее уже, конечно, заметили.

– Что смотришь, девушка? – усмехнулся самый высокий и самый молодой, судя по едва пробивающейся бородке. Нескольких зубов у него не хватало.

Прин выбралась из колючих кустов.

– Вы работорговцы? – спросила она, видя уже, что это не так.

Второй всадник – коренастый, мускулистый, с волосатыми руками – расхохотался, показывая крепкие желтые зубы.

– По-твоему, мы похожи на них? – спросил третий, совсем голый, не считая повязки на лбу. Хриплый голос показывал, что с горлом у него не всё ладно.

Прин потрясла головой.

– Работорговцы, говоришь? – Молодой, несмотря на свой рост, был, по прикидке Прин, разве что на год старше ее. – Слыхала про Горжика-Освободителя? Как раз к нему мы и едем… – Двое других нахмурились, коренастый сделал юноше знак молчать. Тот наклонился с седла. – Ты задала нам вопрос, вот и мы тебя спросим. Может, ты шпионка, которой платит Орлиный Двор?

Прин снова замотала головой.

– Откуда нам знать, правду ли ты говоришь? Освободителя в Неверионе не очень-то жалуют, а шпионы императрицы коварны.

– Оттуда же, откуда я знаю, что вы не работорговцы. – Они, правда, смахивали на разбойников, но Прин решила, что не станет бояться. – Вы не похожи на работорговцев, а я на шпионку.

Юноша наклонился еще ниже, глядя на Прин промеж рыжих ушей своей лошади.

– Работорговцев все видели, а вот шпионов не доводилось.

Прин не нашлась, что на это сказать: шпионы и ей пока не встречались.