Повести. Рассказы. Пьесы

Когда он, наконец, дошел до ларька Копа, тот, сгрузив с тележки свой товар, как раз расставлял его по полкам: щипцы для угля, чугуны, железные печки, старые ржавые гвозди, которые он собственноручно вытаскивал из бросовых досок и выпрямлял. К ларьку Копа стянулся почти весь базар, онемевшие от волнения люди глядели в сторону вокзала. Коп устанавливал каминный экран, на котором была изображена китаянка, окруженная золотыми хризантемами.

— Начальник станции велел сказать, что на твое имя прибыл ящик. Его сейчас привезет сюда мальчишка, который вечно болтается на станции.

Коп взглянул на Ласнова, вздохнул и тихо произнес:

— И ты… Ты тоже об этом…

— Что значит «тоже»? — возмутился Ласнов. — Я иду прямо с вокзала, чтобы тебе сообщить…

Коп боязливо поежился. Одет он был, как всегда, чисто: серая меховая шапка, в руках трость, которую он при ходьбе с силой вонзал в землю и, как единственное воспоминание о лучших днях — небрежно зажатая в углу рта сигарета, обычно погасшая, потому что у него никогда не было денег на табак.

Двадцать семь лет назад Ласнов, дезертировав из армии, вернулся в деревню и принес весть о революции. Коп в то время был комендантом вокзала в чине фенриха[149], и когда Ласнов во главе солдатского совета явился на вокзал, чтобы арестовать Копа, тот не пожелал даже ради спасения своей жизни сделать незначительное движенье губами и выплюнуть сигарету, хотя видел, что взгляды всех прикованы к уголку его рта. Коп ждал, что его расстреляют, но Ласнов только влепил ему здоровенную оплеуху и вышиб сигарету у него изо рта. А без сигареты он выглядел мальчишкой, не выучившим урока, и они оставили его в покое. Сперва он был учителем, потом занялся торговлей, но и до сих пор, встречая Ласнова, боялся, что тот опять вышибет у него изо рта сигарету. Коп поднял на Ласнова испуганные глаза, подвинул немного каминный экран и сказал:

— Если бы ты только знал, сколько человек мне это уже сообщили!

— Экран для камина! — удивленно воскликнула какая-то женщина. — А где взять теперь тепло, от которого загораживаются этим экраном?

Коп кинул на нее презрительный взгляд.

— У вас нет чувства красоты.

— Зачем оно мне, — смеясь, возразила женщина, — я и сама красива, да еще гляди, сколько у меня красивых детей. — И она быстро погладила по головам четырех стоящих вокруг нее детей. — Но тогда надо…

Она так и не кончила фразы, потому что в этот момент ее четверо ребят бросились со всех ног вслед за другими детьми в сторону вокзала, навстречу мальчишке, который вез на тележке начальника станции ящик для Копа.

Все торговцы вышли из своих ларьков, дети слезли с карусели.

— Господи, — тихо сказал Коп Ласнову, единственному, кто не двинулся с места. — Я уж начинаю жалеть, что получил этот ящик. Они меня разорвут.

— А что там внутри?

— Понятия не имею. Знаю только, какие-то штучки из жести.

— Мало ли что может быть из жести — консервные банки, игрушки, ложки.

— Маленькие шарманки с ручками.

— Да мало ли что…

Коп вместе с Ласновом помогли мальчишке снять с тележки ящик. Ящик был белый, сбитый из свежевы-струганных досок, высотой чуть поменьше стола, па котором Коп разложил свои ржавые гвозди, ножницы и прочий скарб…

Все затаили дыхание, когда Коп, вытащив старую кочергу, принялся открывать крышку ящика; послышался скрежет отдираемых гвоздей. Ласнов удивился, что успела собраться такая большая толпа; он вздрогнул, когда мальчишка вдруг сказал:

— А я знаю, что там.

Все молча уставились на него, мальчишка окинул взглядом напряженные лица стоявших вокруг людей, пот выступил у него на лбу, и он прошептал:

— Ничего там нет… Ничего.

Скажи он это на мгновение раньше, разочарованная толпа накинулась бы на него и избила бы, но Коп уже успел оторвать крышку и рылся теперь в стружках; он вынул слой стружек, затем слой скомканной бумаги и поднял над головой какие-то блестящие предметы, которые достал из ящика.

— Пинцеты! — крикнула какая-то женщина. Но это были вовсе не пинцеты.

— Нет, нет! — воскликнула та женщина, которая сама себя назвала красивой. — Нет, это…

— Что же это такое? — спросил маленький мальчик.

— Это щипцы для сахара, — раздался желчный голос хозяина карусели; злобно расхохотавшись, он всплеснул руками и, не переставая смеяться, побежал к своей карусели.

— В самом деле, — сказал Коп, — щипцы для сахара. Много-много щипцов для сахара…

Он швырнул щипцы, которые держал в руке, назад в ящик и принялся рыться в его недрах. Хотя толпившиеся люди и не видели его лица, они знали, что он не смеется: он копался в куче позвякивающих металлических предметов, как скряга на картинке в своих сокровищах.

— Это на наших похоже, — сказала женщина. — Подумать только — щипцы для сахара! Если бы был сахар, я бы его уж как-нибудь руками взяла…

— Моя бабушка, — заметил Ласнов, — всегда брала сахар руками, но ведь она была глупая, темная крестьянка.

— Я думаю, что тоже отважилась бы на это.

— Ты всегда была свинья свиньей — брать сахар руками! Нет уж!..

— Ими можно, — сказал Ласнов, — выуживать помидоры из банки.