Повести. Рассказы. Пьесы

Клара. Крамера не пускай… но сына… Как я могу прогнать Лоренца, зная, что умру?

Мартин. Ты не умрешь.

Клара. Не лги. Разве ты стал бы звонить Крамеру и просить его привезти сюда Лоренца, если бы ты не знал? Ах (смеется), Мартин, ты никогда не умел лгать, ты никогда не умел лгать. Всегда был простофилей. Я знаю тебя тридцать восемь лет, и ты не часто пробовал меня обманывать. Всего раз шесть или семь за тридцать восемь лет. В первый раз — после того как нацисты тебя выгнали и ты брал по утрам портфель, термос с чаем и бутерброды и как ни в чем не бывало шел к трамвайной остановке, делая вид, будто спешишь на работу… Во время обеда ты мне звонил, но по твоему голосу я понимала, что они тебя выгнали. Во второй раз — когда нацисты заставили тебя бросить твою контору, помнишь?

Мартин. Ты хочешь припомнить каждую мою ложь?

Клара. Нет… но сейчас ты сам себя выдал: если бы я была просто тяжело больна, разве ты стал бы просить председателя Крамера отпустить Лоренца в четвертый раз, после того как мальчик трижды не сдержал своего слова.

Мартин. Я не могу поверить, что ты умрешь. Ты больна, тяжело больна, но многие болели тяжелее, чем ты, и выздоравливали.

Клара (мягко). Не лги, Мартин. У тебя не получается. Когда ты лжешь, ты ведешь себя, как мальчишка, который подражает взрослым. Не лги. Я… я — умею лгать.

Мартин. Ты меня часто обманывала?

Клара. Ты ведь сам знаешь, правда?

Мартин. Знаю, но, наверно, не все. Наверно, был обман, о котором я не знаю.

Клара. И хочешь узнать теперь?

Мартин. Ну вот ты и призналась, что был обман, о котором я ничего не знаю.

Клара

. Лизелотта… Все, что я о ней рассказала, вырвалось у меня помимо воли. Ну а если бы я промолчала, разве это не была бы ложь? Разве она не была бы больше твоей дочерью?

Мартин. Она все равно моя дочь (другим тоном, вполголоса), а ты все равно жена и будешь ею, пока смерть нас не разлучит.

Клара. Она нас скоро разлучит, Мартин.

Мартин. Я не могу в это поверить. Ты любишь жизнь. Если бы ты была уверена, что ты… ты не была бы так спокойна.

Клара. А я не спокойна. На душе у меня горько, и, может быть, скоро в ней проснется злоба. Но тело мое меня не тревожит. После укола наступило перемирие… может, я примирилась с Богом… но пока еще не с людьми.

Мартин. На душе у тебя горько? Ты затаила злобу? На меня?

Клара. Нет. Не на тебя. На тебя меньше, чем на кого бы то ни было. Я всегда тебя любила.

Мартин. Правда, всегда?

Клара. Ты это о чем?

Мартин. Ты же знаешь.

Клара. Неужели мы станем об этом говорить?

Мартин. Но ведь ты хотела узнать хоть одного человека до конца. Разве ты не знаешь меня?

Клара. Теперь мне надо спросить: а ты знаешь меня? И мы снова вернемся к тому, с чего начали, — к недомолвкам… Разве это не было недомолвкой, когда я говорила с тобой о Лизелотте, а мы с тобой должны были говорить о Лоренце. Но сначала я хочу тебе ответить: нет, я тебя не знаю. Нет на земле человека, которого я знаю так хорошо, как знаю тебя, и все же — я не знаю ничего. В те времена ты каждый вечер уходил один — на час, на два, на три, иногда надолго. Один.

Мартин. Я выпивал рюмку, гулял, стараясь отвлечься… это было страшное время: никаких денег, никаких надежд, в глазах детей застыл немой вопрос… а ты… даже если ты и была дома, ты избегала моего взгляда. Ты смотрела мне прямо в лицо… и не видела меня. Этим искусством ты овладела в совершенстве: ты скашивала глаза ровно настолько, чтобы взгляд твой скользил мимо.

Клара

. Знаю, ты выпивал рюмку, гулял, стараясь отвлечься… Никаких денег, никаких надежд, и в глазах детей застыл немой вопрос… И я избегала твоего взгляда… Но о чем ты думал все то время, о чем ты думал?

Мартин. Я думал о многом, чаще всего о детях, которые ушли от меня, — о Лизелотте и о Лоренце. Иногда они снова были со мной, им было столько лет, сколько я хотел… мои маленькие овечки, они опять были со мной. Молодая женщина целует меня, показывает своего ребенка, берет цветы, которые я принес, наливает воду в вазу, ставит цветы и с улыбкой говорит: смотри, какие красивые. Юноша везет меня на машине к аэродрому, далеко-далеко, по зеленому полю к небольшому ангару. Мы останавливаемся, выходим из машины, и он выводит из ангара маленький самолет… потом мы летим выше туч, далеко над морем, видим изрезанные берега неведомых островов, реки, бегущие среди лесов, льды, вечные льды… Я и мой молодой Икар… Иногда я видел тебя, видел, как вхожу к тебе в комнату… Тысяча девятьсот восемнадцатый год, ты три дня ждала меня в отеле «Бельведер», в твоем чемоданчике лежала буханка хлеба, ночная рубашка и баночка джема, а в сумке — пудра, носовой платок и десяток сигарет… сигареты были для меня. Ты ждала три дня, ты была мне не жена и даже не невеста…

Клара (перебивая его). И мне было столько же лет, сколько Лизелотте. (Короткая пауза.) Слышишь?

Пауза.

Ты слышишь?