Повести. Рассказы. Пьесы

Клара. Еще пятьдесят минут, только через пятьдесят минут я услышу голос Альберта, а может, дотронусь до его руки, посмотрю ему в глаза… Иосиф вернется домой поздно, он, наверно, ушел с какой-нибудь девушкой. И вернется очень поздно, пожалуй, только утром, усталый, угрюмый. Угрюмым он бывал и в шесть лет, когда я будила его по утрам в школу. Я просто приходила в бешенство, глядя на его лицо — пьяное от безразличия. С таким лицом он ходил часов до трех дня. Зато потом, когда уроки были кое-как сделаны, он становился совсем другой… помнишь? Он просто сиял. Иосиф любил послеобеденный досуг, вечер, ночь; он выполнял свои обязанности равнодушно и угрюмо, но он их выполнял; до трех часов дня он почти не открывал рта… Помнишь, в какой ярости были учителя, когда однажды он три недели подряд не отвечал на вопросы?.. Иосиф пошел гулять с какой-нибудь девушкой, его не будет дома до утра. Его я теперь уже больше не увижу, никогда не увижу моего младшенького. Школа, война, школа, работа, — скорей бы конец! Ты заходил когда-нибудь к нему в контору и видел, как он работает? Как он диктует письма? Глаза у него становятся жесткие, темные от безразличия… зато посмотри на него, когда он выходит из конторы, когда уже миновал швейцара. Он так и остался ребенком… Хорошо бы он вернулся сегодня пораньше… Может, лучше было послать телеграмму его хозяйке? Может, она знает, где Иосиф?

Мартин. Я послал телеграмму хозяйке, хотя…

Клара (мягко). Никаких «хотя», Мартин. Умирающим не говорят «хотя». Ты послал ей телеграмму… ты позаботился обо всем. А о Кларе ты тоже подумал? Она не умела лгать, так же как и ты. Она совсем не умела лгать. А ей это искусство было нужней, чем кому бы то ни было. Улыбка Клары превращала мужчин в дураков, они сразу глупели, становились игрушкой в ее руках… И так она жила, пока не выяснила, что она не охотник, а дичь… и вот ее поймали, она в силках, запуганная и укрощенная… стирает пеленки, варит обед, подает домашние туфли… Моя красивая маленькая птичка, у нее подрезаны крылья, глаза потеряли блеск… Герои, увешанные орденами, плакали под ее окном, молодые поэты писали ей длинные письма… люди, которые шли на верную смерть, думали только о ней и больше ни о чем, а теперь… Но ведь Клара должна быть дома, правда?

Мартин. Да, ты права, я мог бы к ней съездить, посмотреть, не…

Клара. Нет, останься, останься со мной. Скоро приедет Лоренц. Подумать только, Лоренц приедет первый. Лоренц… Иногда я уже не помню, как он выглядит. А видела ли я его вообще, рожала ли я его?.. Каким он был в пять лет? Не знаю. Лет с десяти он никогда не сидел на месте… он прыгал с крыши форта со старым бабушкиным зонтиком… Он не сидел ни минуты: облазил все рвы и пещеры, все деревья… а потом поступил в школу планеристов… летал, потом началась война, опять летал… мир… Не знаю, где пропадал мой сын. Тюрьма… война… тюрьма… мир… Неужели я давала ему каждый день хлеб? Давала хлеб маленькому? Не помню. У меня перед глазами руки всех моих детей. Руки, в которые я совала хлеб и яблоки, шоколад, грязные ручонки, которые я мыла. Но его рук я не помню. Он никогда их ко мне не протягивал, никогда, ни за чем. Бывало, он что-нибудь приносил сам: орехи, птичьи перья, камушки… модель самолета. А как выглядел его ранец, и был ли у него ранец?

Мартин. Он не слишком жаловал свой ранец.

Клара. Скоро я его увижу, Мартин, скоро… Подумать только, его первого.

Мартин

. Ты уверена, что Крамер привезет Лоренца?

Клара. Да, совершенно уверена. Крамер его привезет.

Мартин. Крамер всегда был хорошим другом. Еще в студенческие годы. Я им всегда восхищался. Он весь светился, был такой искренний и в любую минуту готов…

Клара (перебивая его). Странное дело. Твои похвалы звучат так, словно ты когда-то выучил их наизусть. Ты не умеешь лгать даже тогда, когда сам не сознаешь, что слова твои лгут. Но я сразу слышу, когда ты лицемеришь.

Мартин. Говоря о Крамере? Зачем мне лгать, когда я о нем говорю?

Клара. Ты лжешь, сам того не сознавая. Он по-прежнему светится, о да. Таких людей, как Крамер, называют прекрасными товарищами. Ты им искренне восхищаешься. Как мне тяжко это слышать из твоих уст, больно.

Мартин. Больно? Так же больно, как от того, с чего мы начали наш разговор?

Клара. Еще больнее. (Тише.

) Ты ведь знал его задолго до того, как узнал меня, правда?

Мартин. Мы учились в одной школе, вместе отбывали военную службу, во время войны были в одной роте, а потом вместе учились в университете, в один день сдали выпускные экзамены. Не забудь, вся наша семья умерла бы с голоду, если бы Крамер нам тогда не помог.

Клара. Да, знаю.

Мартин. Ты ведь не была знакома с ним до нашей женитьбы?

Клара. Нет, ты познакомил меня с Крамером, со своим другом. Не сразу. Мы были уже три года женаты. Альберт уже появился на свет, и я ожидала Лизелотту. Когда Лизелотта родилась, он приносил мне цветы. Тогда ты был его начальником.

Мартин. Сейчас он мой начальник.