Поводырь - 4

Пусть валяться целыми днями в постели, будучи одетым только в напоминающую саван простецкую ночную рубаху, я больше себе не позволял, и был теперь готов принять гостей в достаточно приличном виде. Все ж таки, оказалось неприятно показаться на глаза секретарю растрепанным, выбившимся из сил, и мокрым от пота, как скаковая лошадь. И всего-то от четырех проделанных по спальне шагов!

Вот он и гадал тогда - чем же именно вызвано мое неласковое обращение? Тем, что застал меня в... скажем так, не самом парадном виде, или все-таки сделанными им расчетами.

- Пойми, Миша! Деньги - это зло! И было бы логичным - отдать это зло в чужие руки. Однако, как честные христиане, мы с тобой просто обязаны с этим злом бороться. Например, заставлять это чудовище работать, принося пользу нам. То есть - добру. И не кажется ли тебе, в некотором роде, малодушием переваливать свой святой долг на чужие плечи?

- Никогда не думал об этом в таком аспекте, - нахмурился Карбышев. - Вы это серьезно, Ваше превосходительство? Это не шутка?

- Какое там... - я практически рухнул на кровать, и пришлось пару секунд пережидать, пока в глазах перестанут водить хороводы черные пятна. - Какое! Я вполне могу допустить, что Отечество наше найдет применение твоим деньгам. В конце концов, проводимые ныне реформы способны поглотить гигантские, не побоюсь этого слова - колоссальные средства. Однако же, Миша! Как же ты не поймешь!? Сберегательные кассы - удел слабых и ленивых людей. Тех, кто не способен более ни на что иное.

- Вот как? - порозовел секретарь.

- Именно так, Миша! Ну задумайся! Возьми вот и сочти прямо тут. Сколько ты станешь получать процентов, ежели просто купишь сотню десятин земли где-нибудь в окрестностях Колывани, и станешь сдавать ее в аренду хотя бы тем же гольфштинцам?

- Так как же это счесть, Герман Густавович? - удивился тот.

- Да просто! Очень просто! Ты же хозяином будешь, и плату ты же сам назначать станешь. Потребуешь десятую часть урожая, никто и спорить не решиться. А сколько зерна со ста десятин? А десятая часть от того? А ежели продать не осенью по пятьдесят копеек, а весной по семьдесят?

- Сто пудов с десятины... - забормотал секретарь, вписывая в блокнотик свои расчеты. - Сто десятин... Так это что же, Ваше превосходительство? Можно и семьсот рублей получить за один только год?

- Тебе виднее, - угрюмо пробурчал я. - Я же не вижу твоих записей.

- А землю купить по полтора рубля за десятину... - словно не слыша меня, продолжал удивляться Карбышев. - Это сто пятьдесят за сто... Ну отнять еще за амбар и извоз... Так и после того - изрядно!

- Так это же работать надо, - криво усмехнулся я. - Бегать. Бумаги оформлять, с людьми договариваться. В кассу-то пару ассигнаций куда как проще сунуть!

- А я могу? - Миша совсем уж густо покраснел, потупил взгляд, но все равно продолжил выговаривать свою мысль. - Позволено ли мне будет... купить некоторое количество наделов?

- Почему - нет? - опрометчиво дернул я бровью. И тут же зашипел от прострела. - Не было бы у меня иных дел, я бы уже половину Барабинской степи скупил. Кто может помешать?

- Ну, - вскинулся парень. - Позволите ли вы! Мне! Этим заниматься?

- А зачем иначе-то я бы тебе это все рассказывал? - улыбнулся я. - Управляющего только найди. Иначе твои сельскохозяйственные эксперименты станут мешать служить у меня.

- О! Герман Густавович! Не извольте беспокоиться! Это ни коим образом...

- Беги уже, - вяло дернул я рукой. - У тебя наверняка еще много дел...

Карбышев еще раз, торопливо и невнятно, меня поблагодарил и испарился. И я, грешным делом, понадеялся, что ссудно-сберегательная лихорадка в моем доме больше никак не проявится. Что поделать?! Забыл о том, что теперь обладаю бесплатным финансовым консультантом, который... или вернее будет сказать - которая в тот же день примчалась делиться "замечательной идеей".

Неисповедимы пути твои, Господи! Но и тебе, Всемогущий, далеко до замысловатых вывертов женской психологии! Знаете, с чего начала разговор, явившаяся после обеда ко мне Наденька Якобсон? Ни за что не догадаетесь, как не смог догадаться я. Ведь видел же ее сверкающие от желания поделиться "открытием" глаза. Знал, о чем нынче судачат на всех углах. Полагал, что и она сейчас же потребует немедленно вывести из различных предприятий как можно больше наличности, с тем, чтоб бабахнуть всю эту гору разноцветной бумаги в государственную ренту. А она спокойно - стальные нервы, даже завидно - уселась на приставленном к кровати стуле, сложила узкие ладошки поверх лежащего на коленях портфельчика, и вдруг спросила:

- Герман, умоляю вас, откройтесь мне! Скажите! Вы что? Берете взятки?

- С чего вы взяли? - совершенно искренне удивился я. Уж в чем - в чем, а в этом меня еще никто не обвинял.

- Намедни я бывала у господина Мартинса в банке, - глубоко вздохнула девушка. - Пыталась привести в должный порядок ваши, сударь, долги. И каково же было мое удивление, когда Гинтар Теодросович вдруг заявил, что, дескать, известными ему задолженностями, вы более не обременены! И как же я должна была это принимать?