Поворот рек истории

13 июля 1930 года миноносец «Сибирский стрелок» шел десятиузловым ходом, периодически оглашая укрытые туманом серые воды Балтики коротким гудком. Корабль был старый, вступивший в строй флота еще в 1906 году, и когда я получил назначение на него вахтенным начальником, то испытал жестокое разочарование. Все в выпускном классе Морского корпуса мечтали о службе на новых кораблях. Пределом моих желаний были эсминцы типа «Могучий» – 37 узлов полного хода, пять пятидюймовых орудий, три строенных торпедных аппарата для новых «толстых» 533-мм торпед… Длинный узкий корпус с косым форштевнем и двумя слегка изогнутыми трубами.

Под стать кораблям был и их командир – капитан 1-го ранга Гарольд Граф, о подвигах которого в годы Великой войны ходили легенды. За время последнего учебного плавания мы, гардемарины, буквально влюбились в лихого начальника отряда.

Имея высокие баллы и предварительное согласие командира, я с нетерпением ждал приказа в 1-й минный отряд.

По сию пору помню, как не верил своим глазам, читая предписание – явиться к командиру миноносца «Сибирский стрелок», чуть ли не самого старого корабля Балтийского флота! Правда, был еще учебный крейсер «Громовой», но он хотя бы учебный, а тут – старый, угольный (даже не эскадренный) миноносец… С мрачным чувством отправился я в Ревель.

Но в 1930-м, спустя два года после выпуска, воспоминание об этом разочаровании вызывали лишь снисходительную улыбку. Оказалось, что самый старый эсминец флота был прикомандирован к Специальному техническому комитету (СТК) и выполнял задания, связанные с испытаниями новых видов вооружения и техники.

Вот и сейчас мы шли в тумане, а на берегу наше место пытались определить с помощью новой радиоустановки.

– Вашбродь, – буй слева по носу.

– Откуда здесь буй? – проговорил старший офицер корабля, лейтенант Ларионов.

Мы навели бинокли на оранжевое пятно среди волн.

– Малый ход, – приказал лейтенант, – что это может быть?

– Похоже на аварийный буй подводной лодки, – я вспомнил, как нам показывали в корпусе такой прибор.

– Уверены, мичман?

– Точно так, господин лейтенант.

– Лево на борт, стоп машина, приготовить к спуску шлюпку!

Через самое малое время я на небольшой шлюпке подошел к бую. Точно! Черные буквы на оранжевой крышке не оставляли места для сомнений – подводная лодка «Ерш».

Осторожно подведя шлюпку к бую, мы нашли в нем телефон.

– Здесь миноносец «Сибирский стрелок».

– Слава Богу! – голос на другом конце провода показался знакомым. – У нас большие проблемы.

Оказалось, что в процессе учений произошло непредвиденное открытие крышек минных коридоров, лодка приняла воду и, погрузившись, не смогла всплыть, и вся надежда 40 человек теперь висела на тоненьком проводе аварийного буя.

Подводникам повезло дважды – во-первых, «Сибирский стрелок» нашел буй, а во-вторых, уже к вечеру к месту аварии подошел спасательный катамаран «Волхов», и на следующий день «Ерш» всплыл на поверхность.

Голос и вправду был знакомый, одним из офицеров субмарины был мой однокашник по Корпусу Дмитрий Кочетов. Двухдневное сидение на дне не прошло даром – через год врачи списали его вчистую на берег.

Именно его лицо я разглядел за плечом Васильева. Значит, списанный на берег подводник ныне служит кораблестроителем. Справочник «Весь Петербург» подтвердил догадку – шт. – кап. по адмиралтейству Дм. Ан. Кочетов, Галерная ул., д. 57.

008

Встретиться с однокашником удалось следующим вечером. Неподалеку от его дома было кафе с забавным названием «Счастливый Пушкин». Оказывается, наш великий поэт проживал на Галерной, 53 сразу после свадьбы. Теперь же на первом этаже изрядно перестроенного дома стояли круглые мраморные столики, за которыми днем щебетали барышни из расположенной неподалеку женской технической школы (политешки – как называли их в городе), а по вечерам – кого только не было.

Ожидая товарища, я обратил внимание на портрет над стойкой. Раньше ведь все просто было – царский портрет, он и есть царский портрет, разве что размер отличается да мундир. С распространением фотографии возможности подданных по выражению чувств к монарху расширились. Помню, детстве в нашем Сокольском клубе висело фото, на котором Государь Николай II и Наследник Цесаревич сидели на велосипедах. А с недавних пор выбор фотографии или портрета стал предметом политическим.

Люди либеральных взглядов помещали на стену портрет Великого Князя Михаила Александровича, консерваторы – портрет Императрицы Елены. Хотя официально министерство Императорского двора распространяло только совместные фото Императрицы и юного Государя, но в ход шли старые запасы, которые легко было узнать по белому цвету платья. Хозяин «Счастливого Пушкина» принадлежал к узкой группе легитимистов – на стене был портрет юного Государя Федора Алексеевича в сопровождении лишь любимой собаки – известного всей России спаниеля по кличке Тобиас.

– Костя! Как я рад тебя видеть, – Дмитрий был в рабочей тужурке, очевидно, прямо со службы.

После взаимных приветствий и расспросов я постарался сразу перейти к делу.

– Ты теперь в ГУК?