Поворот за мостом (СИ)

— Да почему ты решила, что я не смогу тебя защитить? Ты не доверяла мне? Ты думала, я тебя сдам?

Поначалу я так и думала. Мне показалось, он прочел мои мысли, но истолковал их иначе:

— Ты просто водила меня за нос, Эмма. Ох, прости, я имел в виду, Элис.

— Да что с тобой такое? Мне жаль, что так…

— Ах, тебе жаль! — он закричал, больше себя не сдерживая. — А знаешь, что? Может, не стоит тебе ждать, чтобы уехать отсюда, а? Собирай вещи и проваливай прямо сейчас. Ты использовала нас, меня, — использовала, чтобы спрятаться. Зачем дожидаться, когда сможешь выйти? Путь теперь открыт — на все четыре стороны!

Я была поражена его жестокостью.

— Никуда я не уйду, чертов ты идиот! Я останусь здесь, сколько захочу! — заорала я в ответ. — Я тебя люблю, люблю, люблю! — Он молчал, убивая меня своим диким взглядом, полным недоверия, и тогда я тоже стала нападать, не контролируя речь, не думая о последствиях: — Ты мне тоже врал, ты работал на Томпсона, нет? Ты всем врал. Ты ничем не лучше меня!

Лицо у него было такое, словно я дала ему пощечину.

Я расплакалась.

— У нас здесь нет будущего, — вдруг сказал он спокойно и четко. — У тебя нет.

У меня все расплывалось перед глазами от слез. Нашарив рукой стул, я села, сотрясаясь от беззвучных рыданий, зажав рукой рот.

Я слышала его голос в коридоре, злой, взвинченный. Он сказал, должно быть, отцу, что едет в суд и вернется завтра. Хлопнула входная дверь, и все стихло.

Раздался стук трости по паркету. В дверях замерла тень.

Я думала, он сейчас скажет: “я же говорил” или что-то вроде этого.

Но мистер Хейз вдруг подошел ко мне, положил свою изъеденную морщинами руку мне на голову и произнес жалостливо:

— Ну-ну. Все наладится. Эми, ну, чего ты? Он сейчас остынет, а когда вернется, и все будет нормально.

Но я-то знала, что нормально уже не будет. Я знала, что, вернувшись, он обдаст меня с головы до ног ледяным молчанием и презрением, как было раньше, когда я только вошла в их дом и как только он объявил, что мне здесь не рады. И я буду унижаться, пытаясь объясниться, а он будет молчать, пытать меня, или, может, снова скажет, что мне нужно уйти. Я почему-то и предположить не могла, что наши чувства, то, что было и происходило между нами — все вспыхнет и превратится в пепел в один миг, стоит только поднести к ним спичку с моим настоящим именем.

Акселя нисколько не волновало, отчего я бежала — его волновало лишь то, что я обманула его.

Я чувствовала себя так, словно он бросил меня посреди парковки в окружении злых, наглых и распускающих руки мужчин. Снова.

Прокручивая в голове весь наш громкий уничтожительный диалог, я ни на минуту не задумалась о том, как он обо всем узнал. Кто мог сказать ему? Или же он и сам провел свое расследование у меня за спиной, сам все выяснил? Или же Чарли и впрямь ищет меня, и, может, объявление о розыске с моим фото стоит на последней полосе какой-нибудь местной газеты, а я и не подозреваю об этом?

Мистер Хейз продолжал говорить что-то еще, и я оборвала его, выкрикнув, словно чистосердечное признание:

— Я не Эми! Меня зовут Элис!

Он удивленно уставился на меня, потер макушку и сел на соседний стул.

Я рассказала ему, прерываясь на всхлипывания и горестные стоны, как так вышло. Он слушал внимательно, не перебивая, и когда я закончила обвинениями его сына в черствости, вдруг сказал:

— А ты мне еще говоришь, это я к нему предвзят. Он остынет, это я тебе верно говорю…

— Да ну вас, — я встала, утирая рукавом слезы. Надо было готовить завтрак.

По радио заиграла музыка, — быстрая веселая мелодия, рок-н-ролл, и она так ужасно не сочеталась с моим внутренним опустошением и тоской, что я злобно подошла к приемнику и выдернула шнур из розетки едва ли не со всеми проводами.

— Помнится, мы с Мэри…

Мистер Хейз уже рассказывал эту свою самую любимую историю про жену и их танцы в баре, так что я едва ли прислушивалась к тому, что он говорит. К тому же, сейчас, сразу после ссоры с Акселем, нашей первой и возможно последней серьезной ссоры, — ничто другое меня не волновало, кроме жалости к самой себе. Я ненавидела его, а потом себя, и размышляла, что если бы я сама все это правильно преподнесла, этой сцены бы не случилось, и думала, что я идиотка, и что идиот он; ответственность перескакивала в моих мыслях с меня на него и обратно, как мячик для пинг-понга.

А потом за край моего сознания зацепилась пара слов, что тяжело и медленно, как на исповеди, была произнесена мистером Хейзом, и все мысли улетучились, и я замерла, слушая его монолог.