Повседневная жизнь Букингемского дворца при Елизавете II

В автобиографии Битон описывает, какая атмосфера царила на некоторых сеансах, например в 1952 году, когда он фотографировал совсем маленьких Чарльза и Анну: «Маленькая принцесса, после того как стойко вынесла множество затруднений, в конце концов рассердилась и раскраснелась от гнева. Принц Чарльз тоже стал неуправляем, и оба ребенка подняли такой шум и гам, что лопались барабанные перепонки. Но я был слишком упрям, чтобы проявить к ним снисхождение и дать им поблажку, а потому принялся умолять, чтобы нам позволили выйти в парк, чтобы там я смог сделать несколько фотографий среди колонн, между которых находились чудесные клумбы, засаженные розовооранжевой геранью и другими яркими цветами, потому что многим англичанам понравилось бы увидеть свою юную принцессу на таком живописном фоне. В парке дела приняли такой оборот, что в какой-то момент я, отказавшись от надежды сфотографировать детей, в растерянности огляделся. Принц Чарльз, нахлобучив на голову шлем полицейского, найденный в караульной будке, бегал по лужайкам. Собачки корги носились за ним с громким лаем. Мои помощники, теряя голову, делали бог знает что со своими фотоэкспонометрами. Принцесса Елизавета же взирала на эту сцену спокойно, с легким удивлением».

Битон провел фотосъемки во время коронации рекордно быстро: «Герцог Эдинбургский сунул свой нос в дверь: «Маргарет, вы должны идти… Вас все ждут…» Маргарет и королева-мать уходят. Затем вошла королева в сопровождении фрейлин, холодная, улыбающаяся, владеющая собой и ситуацией, но усталая… Я предложил ей попозировать в одиночестве на фоне сделанной мной репродукции аббатства. Освещение было не очень хорошим, но у нас не было времени на то, чтобы его улучшить, ведь дорог£ была каждая минута. Я безостановочно щелкал аппаратом, делая кадры как можно быстрее. Но я имел очень туманное представление о том, что от меня требуется: я не понимал, должен ли я делать черно-белые или цветные фотографии, и не знал, сколько у меня в запасе времени. Королева выглядела совсем крошкой среди своих многочисленных фрейлин, под тяжестью мантии и короны; носик и ручки у нее были розовые, а глаза… глаза усталые. В ответ на мой вопрос она сказала, что уже начала ощущать тяжесть короны. Невозможно было представить, что она носит ее на голове уже более трех часов».

Но в 1955 году знаменитый фотограф и художник-декоратор (работавший над фильмом «Моя прекрасная леди») начал ощущать усталость от Букингемского дворца: «Трудно найти во дворце хотя бы один-единст-венный уголок, который бы я еще не сфотографировал. Я столько уже нафотографировал, что в каком-то смысле использовал все возможности. Если немного поразмыслить, то помещения могут показаться действительно жуткими, с совершенно вульгарной мебелью и вульгарной обстановкой. Однако мы отправились по нескончаемым коридорам в Галерею живописи, где некий паж весьма преклонного возраста, с анемичным лицом, жутко простуженный, стоял на страже у дверей Музыкального салона. Принц Чарльз и принцесса Анна были заняты: у них был урок танцев (белые туфли и шаль из тонкой шерстяной ткани лежали в коридоре на банкетке). Мы дошли до Бального зала, и мне пришла в голову мысль снять королеву сидящей в одном из двух массивных кресел, стоявших под огромным красным балдахином и так похожих на трон».

19 февраля I960 года Битон фотографировал крестины принца Эндрю: «Невероятная тяжесть дворца буквально расплющивала меня. А ведь надо было как-то составлять композиции, надо было вести переговоры с этим враждебно настроенным, грубым офицером-моряком и при этом выказывать должное почтение королеве… Она была довольно приветлива и любезна, но не проявляла ни малейшего интереса к происходящему… Не сказала мне ни слова, только вежливо улыбнулась, услышав, как я отдаю указания: «Принесите скамеечку», «Принесите осветительные приборы», «Передайте мне цветную пленку!» Принц Филипп с высокомерным видом презрительно посматривал на меня и без устали советовал воспользоваться скамеечкой».