Повседневная жизнь японцев. Взгляд за ширму

Еще один секрет выживания — искусство. Привычное нашему уху слово «гейша» — искаженный вариант от японского «гэйся», то есть «человек искусства», «мастерица», «артистка», — указывает на основную характеристику профессии: это женщины, в совершенстве умеющие развлекать публику с помощью тех приемов, которые были в ходу в XVIII–XIX столетиях, — танцем, пением, шутками, в том числе с выраженным эротическим подтекстом. В ходе веселого застолья гейши, в отличие от скромных японских жен (их обычно туда и не приглашают, а вот иностранки присутствовать могут), не дают спуску в остротах подвыпившим мужчинам, подчас заставляя их краснеть. Подчеркнутый эротизм вкупе с косвенной принадлежностью к «веселым кварталам» и статусом «вечной невесты» (замужних гейш не бывает) породили полумифические догадки о легкой доступности. Сами гейши считают сегодня отождествление их с проститутками если не оскорблением, то, по меньшей мере, грубой ошибкой и бурно протестуют против этого. «Чайная церемония, а не секс, непринужденный разговор, а не знание “Сидзю хаттэ” — вот зачем идут к гейше, но только те, кто готов воспринимать гейш как неотъемлемую часть японской культуры. Мы не проститутки»[71], — с гневом говорят сегодняшние гейши, и им почти удалось убедить в этом слушателей. Тем более что сегодня, когда гейш осталось не так уж и много, а их услуги стоят по-прежнему исключительно дорого, по-иному относиться к ним стало трудно — это элитарный отдых для тех, кто знает в нем толк, но вот раньше…

Японский язык сохранил множество поговорок, связанных с сексуальным восприятием гейш японскими мужчинами. Одна из самых распространенных переводится на русский язык примерно так: «Пусть сначала раздвинет ноги, а потом послушаем, как она поет». Дело в том, что даже в японских правилах случаются исключения, а уж когда речь идет о столь тонких материях, как отношения мужчины и женщины, бывает совсем нелегко разобраться — где, собственно, правило, а где исключение.

То, что сексуальное положение гейш всегда было несколько туманным, иллюстрирует тот факт, что еще в 1779 году специальным распоряжением тем гейшам, которые работали в «веселых кварталах», запрещалось спать с клиентами проституток, а для контроля за деятельностью гейш работало специальное управление — кэнбан. Значит, все-таки спали? Да, спали — в этом не может быть никаких сомнений, многочисленные литературные памятники той эпохи подтверждают это со всей ясностью.

При этом существовало несколько разновидностей, своеобразных специализаций гейш. Были упоминавшиеся Пильняком сиро-гэйко — «белые», или «чистые», гейши, которые только пели или танцевали перед изысканной публикой. Пользовались спросом гейши-скоморохи — короби, а вот дзёро-гэйся — «шлюха-актриса» развивала в себе совсем иные способности, снова и снова запутывая современников и потомков в вопросе о том, чем же все-таки можно и чем нельзя заниматься гейше. Русский поэт Константин Бальмонт, посетивший Японию весной 1916 года и без устали восхищавшийся ее красотами, особо выделяя привлекательность японских дам, не смог пройти мимо знаменитых гейш. Его лира воспела остроэротический образ, который, судя по дневнику его путешествия, Константин Дмитриевич сам себе и надумал:

Гейши, девочки, малютки,Вы четырнадцати лет,Ваши маленькие грудкиНежнорозовый расцвет.

Ах, зачем, когда я с вамиВидел цвет, который ал,Ах, зачем я вас губамиДо конца не целовал.Я всего до нежной ручкиПрикоснул мое хочу,Вы растаяли, как тучкиВстречу лунному лучу.

Вы мне пели, стан был гибок,Ветер мог бы вас склонить,В танце вы ловили рыбок,Рвали цвет и ткали нить.Нет, вы нежный цвет не рвали,Но певучею рукойВы печали расцвечали,Цвет свевали над рекой.

Сами были вы, как волныУбегающей реки.И на вас, хотя безмолвны,Пели в лентах огоньки.И одна мне приглянуласьБольше всех других мусмэ.Вплоть ко мне, как лист, качнулась,Водный стебель в полутьме.

Все, мерцая, промелькнули,Словно волны за волной.Слышу смехи в дальнем гуле,Синий цвет владеет мной.Ах, зачем, когда я с вамиПраздник знал, который ал.Ах, зачем я вас, как в храме,Всех, вас всех не целовал.