Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

Когда венерабль провозглашал «труды» открытыми, все «братья» делали «знак ученика» (резко проводили большим пальцем по горлу, что означало: «пусть мне отрубят голову, если я выдам тайну ордена») и хлопали в ладоши, трижды выкрикивая ритуальное восклицание. Масоны, придерживавшиеся древнего французского устава, провозглашали на латыни: Vivat, Vivat, Semper Vivat! (Да будет жив, да будет жив, да будет жив всегда!), имея в виду мастера Хирама. В других французских ложах попросту кричали: Ноurrа! («Ура!») Этот возглас в ложах шотландской системы превратился в Huzza!

(в староанглийском языке huzzah означало «Да здравствует король!», а в древнееврейском Oza значит «сила»). Судя по масонской литературе, со временем этот возглас деформировался в Hmizze.

В ложах мицраимского (египетского) устава, основанного Калиостро, восклицали: «Аллилуйя!» Англичане, ирландцы и американцы вообще ничего не кричали и в ладоши не хлопали.

Заседание начиналось с оглашения протокола предыдущего собрания. Ритор излагал выводы, братья утверждали протокол, поднимая руки и с шумом хлопая ладонями по фартуку. Только после этого в ложу допускались «братья»-посетители, которые до того момента находились в соседней комнате, записав свое имя и звание в журнал присутствия.

Церемониймейстер вводил их в храм после соответствующей проверки. Эксперт клал их дипломы вместе с журналом посещений на стол оратора. Тот сравнивал подписи на дипломах с теми, которые «братья» оставили в журнале. Если они были идентичны, им позволяли войти, оказав почести в зависимости от их чина. Достигшие высших степеней проходили под «стальным сводом», под аккомпанемент ударов молотка венерабля и надзирателей.

Если приезжал представитель масонского руководства, за ним посылали депутацию из семи «братьев» со шпагами и «звездами» (канделябрами). Церемониймейстер брал его за руку и подводил к дверям ложи, а венерабль подавал на подушке три молотка и произносил речь. Посетитель брал молотки, проходил под «стальным сводом» во главе кортежа и возле трона возвращал молотки венераблю и надзирателям, сопровождая это действие учтивыми словами.

Самые большие почести воздавали великому мастеру. За ним посылали двух церемониймейстеров, а вене-рабль встречал его вместе со знаменосцем и меченосцем в окружении двенадцати «братьев» со «звездами» и подносил не только молотки, но и ключи от сокровищницы и от ложи. Когда великий мастер уходил, его тоже провожал кортеж.

В английских и американских ложах гостей встречали куда менее пышно. Внешний страж вручал посетителю фартук цвета ложи, не позволяя носить иные знаки, и впускал внутрь. Гость останавливался между колоннами, его приветствовали председатель и стражи, после чего он садился на отведенное ему место.

Покидать ложу во время заседания было нельзя. Однажды князь Казимир Сапега (генерал артиллерии Ре-чи Посполитой) поспешно вышел из храма, не спросив разрешения (ему нужно было удовлетворить естественные надобности). Было решено наказать его за этот проступок Имя «брата» Сапеги назвали во всеуслышание у врат храма, поставили его лицом к западу, и венерабль приказал церемониймейстеру отвести его в отдельную комнату и запереть там на всё время «трудов».

Повестка дня объявлялась заблаговременно, и желающие выступить должны были сообщить об этом венераблю. Рядовым членам ложи можно было высказаться только один раз на протяжении собрания. По сохранившимся протоколам заседаний можно судить, что чаще всего они были посвящены спорам по поводу ритуалов, церемоний, избрания венераблей.

Первой французской ложей, слегка раздвинувшей эти рамки, стала ложа Девяти сестер. Состоявшие в ней литераторы читали «братьям» свои произведения. Дидро допускался на ее заседания в качестве «непосвященного гостя». Поэт Жан Антуан Руше прочел там в 1779 году свои «Месяцы» — стихи предреволюционного толка. (Во время Французской революции его гильотинировали в один день с поэтом Андре Шенье.) За отклонение от собственно масонских тем ложа получила нагоняй от ложи Великого Востока, однако впоследствии само это масонское объединение грешило тем же.

Теоретические собрания розенкрейцеров носили совершенно иной характер. Обстановка их была строгой: жертвенник, треугольные столы для секретаря и ритора, кресло для надзирателя — всё затянуто черным атласом. На полулежал простой и мрачный ковер, четыре светильника стояли по его углам и один, в семь свечей, на жертвеннике. На собраниях не было сложных обрядов. Обыкновенно «братьям» зачитывали отрывок из «Инструкции теоретическим братьям», в которой была заключена алхимическая сторона розенкрейцерского учения. Надзиратель или назначенные им «братья» произносили речи с толкованием какого-либо вопроса, затронутого в мистической литературе. Часто это были конспекты какой-либо книги. Для достижения высших познаний каждый из членов без утайки сообщал всем прочим о том, что ему удалось открыть, призывая их стремиться к достижению истины.

Обряды посвящения