Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Перед обедом и вечерним чаем «девиц» пускают гулять в сад или, вернее, на двор, усаженный тощими деревцами. В этом же саду гуляют и больные мужчины, но только в другое время...

Как велико стремление этих почти совсем замученных жизнью женщин к «мужчинской породе», можно заключить из того, что здесь, в больнице, завязываются «платонические» знакомства!

«Встречи» сначала происходят на «расстоянии», у открытых окон, из которых выглядывают любопытные лица: «девочек» – при прогулке «мальчиков», «мальчиков» – при моционе «девочек».

«Далекие», но вместе с тем близкие «душки» ищут друг друга глазами, объясняются ими и, в конце концов, пишут письма и, при бдительном сиянии очей «возлюбленных», закапывают их в импровизированный почтовый ящик – в землю. Таким образом происходит обмен мыслей и симпатий между этими обездоленными людьми...»

Настоящую революцию в лечении «постыдных болезней» вызвало появление в конце 1910 года препарата «606» («Сальварсана»), открытого профессором Эрлихом. Спрос его в аптеках сразу превзошел все ожидания. Думается, не без влияния поднятой газетами шумихи о чудодейственных свойствах нового лекарства одна из пивных на Пресне, где собиралась соответствующая публика, получила прозвище «606».

Основными же «биржами продажной любви» в дореволюционное время являлись Петровский пассаж, кофейня Филиппова (в ночное время) и Тверской бульвар. Последнее место в описании, опубликованном в 1901 году, выглядело так:

«Проносится по бульвару и ночная бабочка, искательница приключений. Она одета пестро, модно, и с первого взгляда можно было бы позавидовать ее существованию, но это может сделать только человек, не знакомый с жизнью. На самом деле это несчастное существо, которое свернуло с настоящего честного пути или благодаря какому-нибудь неудачному роману, или стечению обстоятельств и пустилось по наклонной плоскости, приводящей в недалеком будущем к разбитому здоровью, прошению милостыни и больнице. Она знает это, боится вдумываться, но сознание позорной стороны ее жизни не покидает ее. Она стыдится выйди днем на улицу, показывается только ночью и носится по бульварам, оглашая их звонким, всегда неестественным смехом».

В повести «Моя юность» Валерий Брюсов поведал о том, как он, тринадцатилетний подросток, впервые приобщился к взрослой жизни на Тверском бульваре:

«Я не знал, куда идти, и пошел на Тверской бульвар. Там ходили феи и молодые люди. Я растерянно ходил взад и вперед. Мужество меня оставило, я ни на что не решался. Может быть, я прошел сорок раз бульвар взад и вперед. Одни женщины казались мне слишком развязными, другие слишком нарядными; я не знал существующих цен.

Становилось поздно. Бульвар пустел. Я уже готов был уйти домой, но одна мучительная мысль остановила меня: все равно дома не поверят, что ты только ходил по бульвару, неужели же терпеть неприятности задаром, лучше уж за что-нибудь.

Я подошел к какой-то девушке, отвечавшей моим – странным, впрочем, – понятиям о миловидности. Мне жаль, что я забыл ее имя.

– Пойдемте со мной.

Она остановилась и оглядела мое юное лицо.

– Куда?

Мы пошли рядом.

– Вы знаете куда.

– Нет, не знаю...

– Ну, вот, в гостиницу.

– А что мы будем там делать?

– Ну, вы знаете.

– Нет, не знаю...

И так мы бродили по бульвару. И я бесился, бесился от сознания, что она смеется надо мной.

Наконец мы сговорились и пошли. Мы опять пили портвейн, потом я подсел к ней и стал расстегивать ее лиф. Она держала себя со мной, как важная дама. Отстранила меня и ушла за перегородку раздеваться.

Я старался внушить себе, что это та минута, какой я ждал так давно, но было все мучительно пусто и глупо.

Прощаясь, я был преисполнен тоской. Я был разочарован до глубины души моей. Я дал девушке семь рублей. Она всячески благодарила меня».

Судя по описанию Брюсова, пережитое им «приключение» произошло в так называемой «квартире свиданий», причем невысокого ранга. «Место случайной любви» представляло собой скромную комнатку, где кровать была отделена всего лишь ширмой. Для богатых клиентов имелись более роскошные апартаменты. В описании Емельянова-Коханского «самый лучший номер» выглядел так: «...голубые обои, электрический свет, заключенный в газовые стеклянные стаканчики, рояль, довольно приличная мебель и „веселые“ драпировки, отделяющие спальню от „номерного“ зала».