Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Уважаемый дядя Михей!Ваш подарок куря “Тары-Бары” 20 шт. 6 к.Вся команда, усевшись на нары,Обсуждала последствия боя,Славя дивного Р…ку героя.Взводный к нашей компании прилипДа шофер молодчага, Архип.Угостить чтоб начальственный мир.Распечатал тут же “Каир”, 20 шт. 7 к.

Мы Архипушке “Бабочку” дали, 20 шт. 6 к.С ним фельдфебелю пачку послали,Вся команда железных конейГоворила: «Спасибо, Михей!!»В благодарность письмо написали,Первой почтою Вам отослали.А за бывших при этом пановРасписался шофер Иванов.P.S. «Фирма “Шапошников” в славеЕй сказать мы это вправе»!!»

Деликатностью намека на печальные обстоятельства, связанные с войной, заслуживает внимания такое рекламное объявление: «Теперь не время тратить много на наряды, а купить недорого и практично можно только у фабриканта А. Н. Иванова. Москва, Тверская, Тверской пассаж.

P.S. Особенное внимание на черные и серые материи».

Один из московских бытописателей не смог пройти мимо торговли аксессуарами скорби, чтобы не отобразить увиденное в фельетоне:

«Траур; только траур; ничего, кроме траура.

В громадной витрине магазина, по которой идет выпуклая, с длинным росчерком, золотая надпись с именем владелицы, выставлены манекены.

Обычные восковые лица, стеклянные глаза и яркие губы, и все эти манекены в траурных костюмах. Цветущий воск лиц и эти застывшие улыбки, обязательные для манекенов, глупые и двусмысленные, кажутся невыносимыми в волнах крепа.

Нужна ли, допустима ли выставка такого рода?

Увы, магазин торгует бойко. Это, пожалуй, крупнейшее предприятие в Москве.

В дверях красуется швейцар, обшитый галунами; дверь открывается, и вы в траурном капище… Вы в самом обыкновенном модном магазине.

Продавщицы бегут вам навстречу, звеня ножницами, которые прикреплены у них к поясу на длинных шнурах. И продавщицы эти тоже самые обыкновенные, очень модные, стриженные, как это теперь полагается, завитые барашком. Цветные кофточки.

Подбежала и остановилась, глядя вопросительно:

– Мадам?

Возле кассы сама владелица, женщина с острым и ласковым взглядом. Она тоже подалась вперед и произносит певучим голосом:

– Мадам… Кто-нибудь рекомендовал вам мою фирму? Елена Павловна? А! Это наша постоянная заказчица.

Тараторит с быстротой невероятной.

Только траур, ничего, кроме траура, но какое количество разновидностей! Глубже и глубже. Масса всяческих фасонов, последние «креасьоны», оглушительные крики… Мода не дремлет, и каждый день появляется что-нибудь новое в этой, столь необходимой теперь области.

– Не хотите ли теперь выбрать по картинке, мадам? Тут есть прехорошенькие фасоны. Я вам советую не торопиться. Конечно, можно и готовое подобрать, но у него не будет и половины того вида, как на заказ. Я понимаю ваше горе, но все-таки посоветую не торопиться…

На прилавке лежит целая кипа крайне изящных журналов. Все они посвящены трауру; траурная литература. Листы в этих журналах такие же, как и во всех вообще модных изданиях, – гладкие, меловые, ослепительные.

И на их ослепительной поверхности ложатся тени от склоненных голов. Впереди – заказчица, и за нею – продавщица, которая от времени до времени вытягивает палец с острым отточенным ногтем и осторожно почтительно указывает на траурной картинке ту или другую любопытную подробность.

А хозяйка поет:

– Вам траур будет к лицу; вы блондинка и самой природой созданы для глубокого траура. Только не опускайте вуаль на лицо, пусть она будет откинута назад…

Листы разворачиваются с тихим шуршанием. Их то начинают перелистывать быстро-быстро, как будто стремящийся каскад, то останавливаются на какой-нибудь отдельной картине.

– Это надо в красках посмотреть.

– Какие же краски? Траур…

– Ах, мадам, но ведь траур так гибок! Вы не можете себе представить, какая масса у него бывает оттенков. Едва уловимые нюансы. В них вся суть… Я могу одеть в траур любую клиентку так, что это будет красиво, и нюансы траурных материй должны соответствовать нюансам скорби. Все это так тонко, так тонко… Проявляя свою печаль, вы должны позаботиться о том, чтобы она не опечалила тех, с кем вам приходится встречаться.

Наконец картинки исследованы, и выбран надлежащий оттенок скорби… Снимают мерку…

Восковые фигуры в окнах продолжают улыбаться в своих крепах, таинственно и многозначительно…»

А вот у москвичей поводов для улыбок становилось все меньше и меньше. В августе 1915 года вдруг разразилась так называемая «монетная неурядица». Словно в одночасье обезумев, горожане вдруг бросились менять бумажные деньги на серебро и медь.