Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Но часов с 10–11 обыватели, протянувшиеся бесконечными хвостами, уныло ждали своей очереди, почти не надеясь добыть дневную порцию.

Напряженное настроение разряжалось эксцессами.

К вечеру в булочных, кафе, чайных трактирах и т. д. было чисто: хлеба ни куска.

На все сетования и вопросы волнующегося обывателя булочники хладнокровно бросали:

– Мы при чем? Нет муки. В субботу еще не то будет.

Естественно, такие ответы раздражали подозрительность и сильно смущали жаждущих хлеба насущного. Слухи, часто сомнительные, гнали огромные толпы к булочным, а настоящее положение дел давало обильную пищу для всяких рискованных предположений.

Как бы то ни было, вчера многие остались без хлеба, безрезультатно прорыскав за ним несколько часов».

Страдания стоявших в «хвостах» усугублялись самой системой продажи хлеба. Из пекарни в торговый зал вносили корзину с 15–20 свежеиспеченными хлебами. Как правило, их хватало на пять-шесть человек («порцион» – три французских булки на одного покупателя). Счастливчики уходили с добычей, а остальным приходилось провожать их завистливыми взглядами и ждать еще 15–20 минут, пока из печи достанут новую партию хлеба. Тому, кто не мог накормить всех домашних «тремя хлебами», приходилось снова вставать в очередь.

Замечены были в «хвостах» и профессиональные покупатели – стайки мальчишек. Хорошо изучив расписание булочных, они умудрялись появляться к самой раздаче и отоваривались в числе первых. Хлеб эти ловкачи потом перепродавали по 25–30 коп. либо стоявшим в конце очереди, либо разносили по домам.

Очевидец событий 1917 года П. А. Воробьев вспоминал пережитое: «Очереди за хлебом стояли круглые сутки, и не каждый день в булочной продавался хлеб. Я сам видел, как человек умер в очереди, люди оттащили его в сторону, не уделив ему и десяти минут времени, и снова уткнулись в спины друг другу – дома ждали голодные дети. Случаи голодной смерти уже никого не удивляли.

Однажды стоявшим впереди стало известно, что в булочной нет хлеба. Обманутая толпа стала страшной… Она ворвалась в магазин и, не найдя никого, с кем бы расправиться, побила стекла, изломала торговые прилавки. Таких погромов было немало».

Впрочем, как это бывает в жизни, были моменты повеселее. Один из репортеров описал увиденную на Сретенке сценку: чтобы согреться, люди из очереди плясали под звуки губной гармошки, на которой играла одна из женщин.

Булочная без «хвоста» также могла спровоцировать на неадекватный поступок. В газетах описан случай, когда вожатый застопорил трамвай на Маросейке вдали от остановки и неожиданно покинул вагон. Минут через десять истомленные ожиданием пассажиры увидели, как он появился, держа в руках три «франзели» (так в обиходе называли французские булки). Оказалось, что вагоновожатый заметил булочную, где было немного покупателей, и решил по случаю запастись хлебом.

В городских хрониках была отмечена новая черта в поведении москвичей. Позавтракав или отобедав, посетители ресторанов просили официантов завернуть оставшийся хлеб в бумагу и уносили его с собой. Рассказывали о компании, уплатившей по счету более ста рублей, но разыгравшей хлеб между собой. Счастливицей оказалась дама, которая без всякого смущения убрала в ридикюль доставшейся ей «приз». «Впрочем, – сообщали газеты, – теперь хлеб дают в “обрез”».

«Зато большое удовлетворение в массе вызвало распоряжение, запрещающее выпечку пирожных, тортов, печений и т. п. сластей, – отмечал корреспондент “Раннего утра”. – Вчера это распоряжение вошло в силу.

Булочные, кафе распродавали остатки “прежней роскоши”, но так как их было немного, то полки и стеклянные витрины, раньше дразнившие аппетит заманчивыми яствами, быстро опустели.

Толпа в массе торжествовала по случаю такой отмены. Хлебные хвосты, злорадствуя, острили:

– Откушались.

– Да-а. К чайку не будет. Кофеек-то без пирожного горьким покажется.

Когда наивная барынька, основываясь на предыдущем опыте, пыталась прорвать хвост заявлением: “Я не за хлебом, а за пирожными”, толпа впадала в праздничное неистовство:

– Вам, сударыня, каких-с? С миндалем или, может быть, со сливочками? Станьте в кончик хвоста, подождите, помучьтесь.

Толпа гоготала, пока кто-нибудь сердобольный не выводил барыню из ложного положения, объяснив:

– Напрасно ждете. Пирожных теперь не готовят.

Лакомка оставляла свою очередь, а толпа ехидничала:

– Откушались. С хлебцем попробуйте. Не в пример лучше.

Запрещение коснется и шоколадных конфет».

Действительно, на следующий день после публикации фельетона вышло запрещение на производство «дорогих» конфет – «ирис, тянучки и пр.» – «для экономии сливок и сахара». Жить сластенам становилось все тяжелее. Спустя короткое время обозреватели городской жизни отметили новое явление. При продаже конфет по принципу «один фунт в одни руки» покупатели, отстоявшие в «хвосте», прятали только что приобретенную коробку в карман и тут же снова становились в очередь.