Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Так, из-за плотно стоящей группы людей в 20 человек возникли затруднения при входе и выходе. По правилам, за соблюдением которых строго следили кондукторы (вплоть до вызова городовых для задержания нарушителей), входить в трамвай полагалось через заднюю площадку, а выходить – через переднюю. А поскольку в той части трамвая, где сохранились скамьи, стоять категорически запрещалось, для людей, ехавших в задней части вагона, выход во время остановок превратился в трудноразрешимую задачу. В результате трамваи стали дольше простаивать на остановках, общее количество рейсов сократилось.

Ко всему прочему, взимание платы за проезд с пассажиров «уплотненных» вагонов потребовало второго кондуктора, что, понятно, не улучшило психологической атмосферы при поездках. Как следствие, в московском фольклоре появилась загадка, отражавшая новое явление городской жизни: «Сорок сидят, двадцать стоят, две собаки лают».

«Не увеличивая общего количества пассажиров, провозимых за день, – делала вывод газета “Время”, – новый порядок между тем потребовал от управы дополнительного расхода, так как на каждый такой прицепной вагон, и ввиду количества пассажиров, и по техническим соображениям, требуется по два кондуктора; практически это ведет лишь к увеличению заработка кондукторов.

Между тем было бы гораздо проще, не прибегая к затратам, разрешить пассажирам стоять внутри любого вагона, как это принято в Петрограде».

Что касается последнего предложения критика московского трамвая, предоставим возможность поспорить с ним современнице. Княгиня Е. Н. Сайн-Витгенштейн, перебравшись в конце 1915 года в Петроград, записала в дневнике впечатления от знакомства со столичным общественным транспортом:

«И правда, нигде не тратишь столько энергии, не портишь себе столько крови, как в трамваях. Начинается с того, что, когда подходит двойной вагон трамвая, на нем уже висят на всех ступеньках целые кисти лишних пассажиров. Несмотря на это, ждущая публика бросается, как на штурм, происходит короткая схватка, желающие войти толкаются, бранятся; желающие слезть кричат, толкают вниз стоящих на ступеньках. Минуту идет такая кутерьма, что разобраться трудно: все застревают в дверях и с силой пропихиваются окружающими. Вагон трогается. Петроградские трамваи вообще

не ждут. Теперь на нем висят еще большие грозди пассажиров. Те счастливцы, которые попали на ступеньки и площадку, начинают с того, что с усилием расправляют помятые члены и терпеливо, усидчиво начинают пробиваться к двери вагона и внутрь его. Сколько им приходится отдавливать ног и выслушивать разных разностей, пока они продвигаются по этому трудному пути, как им надо оберегать собственные конечности от сердитых локтей и ног окружающих! Но вот от движения вагона публика мало-помалу “утрясается”, становится свободнее. Тогда стоящие на площадке и на ступеньках стараются тоже проникнуть в вагон. Слышно голоса: “Господа, пройдите, пожалуйста, вперед, там еще масса места!” “Масса места” – значит довольно, чтобы не быть раздавленной. Несчастнейшие люди в трамваях – это кондукторши. Они бывают так приперты, что не могут двинуться, чем публика страшно злоупотребляет и ездит “зайцем”. Остановки за три-четыре до той, на которой хотят выходить, начинают пробираться к выходу. Слышны отчаянные голоса: “Господа, дайте выйти! Дайте же выйти, господа!” Все стараются, расплющиваются, и желающие с ужасом, написанным на лице, пробираются к выходу. Часто случается, что это им не удается и они едут одну и две станции дальше, чем хотят.

Вот все прелести езды на трамвае в Петрограде. Я лично против этого ничего не имею, толпы не боюсь, да и энергия у меня есть. Эти путешествия, полные многих случайностей и неожиданностей, бывают даже очень забавными».

В отличие от Петрограда, городские власти Первопрестольной неуклонно боролись с «московским виноградом» – так остряки называли грозди пассажиров, виснувших на подножках трамваев. Пресекать езду пассажиров снаружи вагонов входило в обязанности кондукторов. Если их требованиям не подчинялись, «синие бабы» призывали на помощь полицейских. Обыватели, упорно настаивавшие на своем праве пользоваться городским транспортом, пусть даже с нарушением правил, попадали в участок. Составленные там протоколы попадали для разбирательства к мировым судьям. Весной 1916 года по этому поводу газеты писали:

«Прежде всего, судьи перегружены делами о нарушении обязательных постановлений относительно трамвайного движения: всё вопрос о злополучной подножке, на которую приходится становиться за отсутствием мест в вагонах. В большинстве случаев судьи останавливаются на штрафе в 50 коп. Но сплошь и рядом бывают среди обвиняемых упорствующие интеллигенты, которые никак не признают себя виновными, и их штрафуют до 5-ти руб.».

Кроме того, газеты обращали внимание городских властей на продолжающееся уменьшение числа вагонов, курсировавших по городу: