Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Такого рода пилюли приходилось глотать каждое воскресенье тем из именитых граждан, кто соблюдал религиозные обряды и кто был повинен в «преступлении против Бойза». Использовать образ распятого Христа на потребу словесному недержанию и нетерпеливой жажде власти — значит весьма странно представлять себе апостольскую миссию. Чего только не увидишь на Святой Елене! Но поскольку за любым оскорблением неизбежно следует возмездие, у Хадсона Лоу нередко будет возможность в этой то тайной, то открытой борьбе брать верх над преподобным отцом. Например, 25 марта 1819 года на стол губернатора ложится петиция, исходящая от большого числа «рядовых» белых — примерно сотня имен среди которых Соломоны, Силы, Ходсоны, Кеи, Найпы и Харрингтоны. Жалоба, ибо речь идет именно о жалобе, весьма серьезна, тон ее так резок и способ, коим она предана гласности, столь официозен, а последствия ее для преподобного отца столь прискорбны, что невозможно не разглядеть во всем этом хитрый замысел полиции. «Мы, жители Святой Елены, собравшиеся в ризнице, с удивлением и волнением обнаружили, что в некоторых разделах газеты Morning Chronicle от 12 ноября 1818 года делаются намеки на существование на нашем острове позорной торговли рабами, тогда как единственным видом торговли является передача или продажа от одного жителя другому; необходимость в этом будет существовать до тех пор, пока существует рабство, что признают сами сторонники его отмены. В Morning Chronicle заслуга запрещения ввоза рабов странным образом приписывается преподобному Бойзу, что совершенно необъяснимо; и мы должны с удивлением констатировать, что не последовало никакого официального опровержения ни от вышеупомянутого пастора, ни от его представителя». Когда текст петиции дошел до сведения Бойза, он, вероятно, поднял страшный шум. К несчастью для местной истории, мы не смогли обнаружить ни в приходских, ни в губернаторских бумагах никакой корреспонденции, касающейся этого скандала.

Преподобный Верной, второй капеллан, — молодой человек двадцати пяти лет от роду, из прекрасной семьи и вполне миролюбивого нрава. Чтобы лучше контролировать духовенство, Лоу прибегает к избитому правилу «разделяй и властвуй» и в противовес тому, кого называет «Прелатом» или «Архиепископом», заключает союз с Верноном. Их часто можно видеть беседующими в Плантейшн Хаус после получения очередной жалобы Бойза. Что побудило молодого пастора действовать заодно с противниками своего начальника? Если допустить, что Верной похож на большинство людей, то позволительно предположить, что скрытое недовольство «Прелата» было ему столь же неприятно, сколь лестно было ему расположение губернатора. Осуждая одного, он открывал себе доступ в салон другого, и это того стоило.

Страсть Бойза посягать на прерогативы губернатора не могла не вызвать неудовольствия Лонгвуд Хаус, а косвенно — и Плантейшн Хаус. В феврале 1818 года следом за сыном слуги Монтолонов и горничной графини Бертран приступ желудочных болей сразил дворецкого Наполеона Чиприани Франчески, а так как на острове не было католического священника, этого закоренелого безбожника, каким был корсиканский слуга, предали земле под заунывные молитвы англиканских пасторов. Над свежевырытой могилой преподобный Бойз произнес евангельские слова: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями» (Иов, 14: 1). Эти слова были как нельзя более уместны: Чиприани прожил короткую жизнь, и горести не обошли его стороной. Материальная сторона похорон была, по местному обычаю, поручена Соломону, который, едва были погашены свечи, поспешил предъявить Монтолону счет примерно на 1400 франков золотом, то есть семьдесят золотых монет с изображением Императора, примерно 6 тысяч по курсу 1987 года. Французы возмутились, и не без оснований, но заплатили, а Лоу, поставленный о том в известность, со смешком заметил: «Это недорого, раз они согласились похоронить его как протестанта; это обычная цена».

Впрочем, он лгал, что ему случалось делать часто. Желая выказать расположение преподобному отцу, который, несмотря на свой всем известный ригоризм, согласился отслужить панихиду, Наполеон передал ему через доктора О'Мира серебряную табакерку с чеканкой и 25 фунтов для бедных его прихода; сначала он хотел послать 50 фунтов, но затем сумма была уменьшена вдвое, что совершенно неожиданно привело в ярость Лоу.

— Наполеону Бонапарту должно было бы быть стыдно посылать 25 фунтов вместо 50.