Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Дующий месяцами сильный юго-западный ветер зимой дышит ледяным холодом, весной становится влажным и парным, а сменившись в феврале на северный, делается жарким и душным. Разница между температурой земли и атмосферы ведет к образованию облаков, изливающихся дождями, что характерно для всех островов Атлантического океана, а ясные дни можно сосчитать по пальцам. Солнце обычно скрыто тяжелыми, темно-серыми, почти неподвижными тучами, сквозь которые льется резкий свет, или же тучами, стремительно мчащимися по небу, между которыми время от времени проглядывает огненный диск солнца. Иногда ясное утро оборачивается проливным дождем в полдень, а бурная ночь с ливнем и вырванными с корнем дубами — безмятежным утром, словно срисованным с японской гравюры. Но совершенно непереносимы здесь август и сентябрь: низкие облака, нависающие над скалами на высоте 500 метров, полностью окутывают плато; небо становится тусклым, видимость сокращается до нескольких метров, потоки воды стекают по кустам и деревьям, камины чадят, волы и ослы прячутся под чахлыми деревьями или за низкими стенами загонов. Один бурский офицер, интернированный в лагерь Дедвуд в конце XIX века, в письме своим родным, осмелившись пошутить, дал наилучшее определение этого странного климата: «На Святой Елене есть два времени года: короткий сезон долгих дождей и долгий сезон коротких дождей».

Чередование жары и прохлады, засухи и сырости, затишья и ветров губительно действует на людей и на растения. Едва на омытом дождем и согретом теплом кустике появляются почки, как внезапная сушь и яростный ветер вновь обнажают его. Только соберешься, выйдя на плато, погреться на утреннем солнышке, как начинают падать крупные дождевые капли, предвещая появление ватных облаков. Какое испытание для людей, прибывших из страны с умеренным климатом, где к радости смены времен года добавляется неторопливое и животворное чередование тепла и холода. А для Наполеона, родившегося на Корсике, с ее идеальным климатом, оно было еще более тяжким, чем для его спутников. Английские врачи в ответ на это утверждение категорически заявляли, что сырость вредна только при значительных перепадах температуры, что между 15° и 25° разница ничтожна и что в 1815 году на Святой Елене функционировал госпиталь для «чахоточных», находящийся на той же высоте, что и Лонгвуд. Но на западе острова, а следовательно, в районе, защищенном от ветра и, без сомнения, более здоровом! Наполеон очень страдал от избыточной влажности, достигавшей в сезон дождей 88%. Али рассказывает в своих мемуарах: «Когда он позже обычного возвращался с прогулки, надышавшись сыростью, у него по большей части начинался насморк; и мы знали, что нас почти наверняка ждет бессонная ночь, если он после первого пробуждения вставал; сначала он чихал, за чиханием следовал все усиливающийся кашель, который лишь с большим трудом удавалось остановить. Он кашлял так громко, что было слышно во всех уголках дома. Во время этого длящегося час или два приступа он беспрестанно чихал, сморкался, кашлял и плевал, что сопровождалось очень сильным отделением мокроты». В наше время любой аллерголог без труда диагностировал бы бронхиальную астму, о которой мы уже говорили и которая в наши дни все еще свирепствует на острове. Причин тому множество, но в том, что касается нашего царственного пациента, она вполне могла быть следствием сырости в Лонгвуде.

— Проклятая страна! Здесь вечно плохая погода, — уныло повторял он. — No epaese cristiano!

Местоположение дома и его архитектура не позволяют рассеять всепроникающую сырость: в его конструкции не предусмотрено ни погреба, ни системы вентиляции. Задуманный как летняя резиденция, дом был построен на очень легком фундаменте из вулканического туфа. Глинистая почва Лонгвудского плато прекрасно сохраняет прохладу летом, но зимой... Зимой одежда, кожаные изделия, шторы—все покрывается тонким слоем беловатой плесени, что повергает французов в изумление. Альбина де Монтолон без конца вздыхает: «Климат здесь до крайности неприятный, сырой, переменчивый, после захода солнца уже нельзя выходить из дома». Горрекер уверяет, что в его кабинете в Плантейшн Хаус «стены покрыты плесенью толщиной в два сантиметра», что в 1818 году довело его до приступа ревматизма. Что же касается иностранных комиссаров, то они используют этот отвратительный климат в качестве весомого основания для жалоб и просьб, кои адресуют своим дворам.