Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Вопреки всякой логике, отопление не делает воздух суше, и уровень сырости возрастает одновременно с повышением температуры. Напрасно Император, зябкий и не без оснований опасающийся могильной сырости этого дома, приказывает бросать в камин тонны дров. Дрова, увы, сырые! Изгнать сырость не удается, — даже в его спальне обнаруживаются сгнившие доски — а камины, плохо греющие из-за скверной тяги, делают еще более неуютными часы, которые он проводит за чтением или предаваясь грустным размышлениям. Хадсону Лоу известно обо всех этих неудобствах, но когда встает вопрос о смене резиденции «генерала» и заходит речь о Плантейшн Хаус, он цинично говорит русскому комиссару:

—Я не хочу уступать Плантейшн Хаус французам. Они там испортят всё, и потом леди Лоу будет хуже чувствовать себя в Лонгвуде, и я никогда не пожертвую здоровьем своей жены ради прихоти Бонапарта.

Болезнь

Если обратиться к дневникам, которые велись в окружении Наполеона как французами, так и англичанами, то нельзя не заметить, какое огромное влияние оказывали на состояние его здоровья разные мелкие события повседневной жизни и те условия, в коих его принудили существовать. Все эти документы, равно как и свидетельства врачей, представляют своего рода историю его болезни.

В течение шестидесяти семи месяцев плена Наполеон находился под наблюдением четырех врачей: ирландец доктор О'Мира, служивший в Королевском военном флоте, пользовал его с июля 1815 года по июль 1818 года; затем его осматривал судовой врач Стокоу; доктор Антоммарки, корсиканский врач, присланный матерью Императора и кардиналом Феш, находился в Лонгвуд Хаус с сентября 1819 года до смерти Наполеона; в последние месяцы ему ассистировал доктор Арнотт, врач 20-го британского полка.

Легче всего было доктору О'Мира, по крайней мере с медицинской точки зрения. Действительно, в 1816 году Наполеон жаловался лишь на боли в горле, мигрени, ломоту, являвшуюся следствием гриппозной лихорадки, а в октябре он перенес острый приступ дизентерии, вызванной, как полагают, некачественным вином. Так как сделанный Гурго анализ выявил наличие красящих веществ и окиси свинца, то причиной этого недомогания сочли отравление свинцом. В конце года как-то ночью с ним случился странный «нервный припадок со страшной головной болью, непроизвольным подергиванием членов», головокружением и обмороком; ирландец тотчас же заговорил об «апоплексии». Физически Император все еще тот же человек, каким он был во время путешествия на «Нортумберленде» и которого так описал доктор Уорден: у него бледное, одутловатое лицо, глядя на которое можно подумать, что он всю жизнь безрассудно растрачивал свои силы; он располнел и отяжелел из-за вынужденного бездействия после отречения, но также из-за дурной привычки есть неважно что и неважно где, на ходу, за несколько минут; а главное, он был безмерно утомлен бременем абсолютной власти, которую не желал ни с кем делить и ради которой пожертвовал всем — покоем, наслаждениями и богатством.

В начале 1817 года приступ дизентерии, свирепствующей на острове, меняет все. Маршан подробно описывает случившееся: Император, здоровье которого было еще довольно крепким, заболел дизентерией, и болезнь стала развиваться «так стремительно, что не могла не вызвать серьезных опасений». Затем в марте — апреле у него стали сильно отекать ноги, особенно лодыжки, а с возобновлением дизентерии появились озноб и боли в брюшной полости. Все это сопровождалось общей слабостью, замеченной окружающими: «Наполеон болен, он не обедает. Он почти не спал, очень плохо себя чувствует и скверно выглядит. Он печален и утомлен. Император засыпает, играя в шахматы, он не заканчивает партию и удаляется к себе в 9 часов». Он вздыхает: «Гурго, я не могу больше ходить». Сентябрь на Святой Елене самый скверный и самый труднопереносимый месяц, с его дождями, ветрами, туманами и промозглым холодом, и доктор О'Мира записывает 7 сентября 1817 года:

 «Наполеон жалуется на ревматические боли и легкую головную боль, что он не без оснований считает следствием сырости в доме. "Каждый вечер, — говорит он, — когда я ухожу из маленькой гостиной, где топится камин, и вхожу в свою спальню, у меня такое ощущение, словно я попал в сырой погреб"».

Но в конце этого же месяца появляются симптомы более серьезного расстройства здоровья.

«Я пришел к Наполеону в 9 часов, и он пожаловался на болезненность конечностей. Ноги у него, особенно левая, распухли, а на лодыжке, после нажатия пальцем, оставалась вмятина. У него нет аппетита. Иногда возникают позывы к рвоте».

В начале октября врач поставил более точный диагноз.