«13 февраля 1907 г., в г. Санкт-Петербурге, около 7 ч. вечера тит. сов. Владимир Семёнов приехал на квартиру своей сожительницы – шансонетной певицы Т.А. Лебедевой, по сцене Марсельской, жившей в д. № 22 по Надеждинской
[222]улице. Несмотря на поданные звонки, входной двери никто не отпирал. Это обстоятельство показалось Семёнову подозрительным, так как, заходя к Лебедевой, накануне и в этот же день несколькими часами раньше, он также не мог дозвониться. Ввиду этого, по настоянию Семёнова, входная дверь была открыта при помощи слесаря, причём, войдя в квартиру, Семёнов обнаружил в первой комнате, направо от передней, на полу уже похолодевший труп Лебедевой, с лицом, залитым кровью, и с явными признаками насильственной смерти.В квартире царил полный беспорядок: все вещи покойной были перерыты и разбросаны.
В передней, около той двери, которая ведёт в комнату, где лежала убитая Лебедева, были найдены на полу клок женских волос и три головные шпильки, а на стоявшем тут же столе, в числе других вещей, лежала шляпа Лебедевой, – видимо, сорванная у последней с головы, так как между булавок, прикреплявших шляпу к причёске, был замечен клок таких же волос.
У этой двери оказался вырванным один из пробоев, на которых висел запиравший ее замок, причём последний исчез и в квартире не был вовсе найден. Судя по верхней одежде и даже калошам, надетым на покойной Лебедевой, она была убита в момент возвращения домой с улицы. Вблизи трупа было найдено и орудие преступления – утюг со сгустками запекшейся на нём крови и прилипшими к нему длинными женскими волосами.
При осмотре и проверке всего имущества покойной удалось установить, при содействии её сожителя Семёнова, что в вещах Лебедевой недостаёт бриллиантовой брошки в виде бабочки, стоившей свыше 300 рублей, также золотых часов, подаренных Лебедевой Семеновым незадолго до происшествия, нескольких платьев, белья, дорожной плетёной корзины и некоторых других вещей.
Кроме того, на окне спальни были найдены: квитанция конторы “Посредник” для найма прислуги и квитанция магазина Я. Абовича на проданные 11 января 1907 года дамские золотые часы за № 43112.
На дознании выяснилось, что в последний раз покойную Лебедеву видели 12 февраля 1907 г., около З ч. дня, когда она, вызвав старшего дворника Баженова, между прочим, сказала ему, что отпускает прислугу, поступившую к ней всего за несколько дней тому назад, причём вскоре после этого, приблизительно около пяти часов дня, эта прислуга и уехала со двора на извозчике. Присутствовавший при отъезде этой женщины подручный дворник Чикилин хотел было помочь ей вынести её вещи, но она отказалась от его услуг и сама вынесла довольно большую плетёную корзину с вещами и узел с тюфяком и, сев на извозчика, приветливо попрощалась с дворниками.
Ввиду этих данных подозрение в совершении убийства сразу же пало на упомянутую прислугу, скрывшуюся неизвестно куда, причём первоначально не было известно её имя и фамилия: прислуга эта жила без прописки и никому не предъявляла своего паспорта.
От сожителя Лебедевой удалось узнать, что прислугу звали не то Машей, не то Сашей. Кроме того, дворники дома указали, что, несмотря на короткое время пребывания этой прислуги в их доме, с последней сошёлся и даже вступил в связь денщик Егор Черных, живший со своим барином в том же доме. Опрошенный в сыскной полиции, Егор Черных сообщил, что прислугу Лебедевой звали Александрой Николаевной, но что своей фамилии она ему не называла. По словам Черных, Александра Николаевна рассказывала ему, что до этого места она жила у двоюродного брата за Нарвской заставой, но имени и адреса не говорила, и, кроме того, передавала, что жила за Невской заставой у хозяйки, также не указав при этом адреса последней. Тот же Черных сообщил, что последний раз видел Александру Николаевну 12 февраля, когда в 10 ч. утра ему удалось пригласить её к себе в комнату, где он имел с нею половое сношение.
По описанию Черных и дворников Баженова и Чикилина, приметы исчезнувшей прислуги-убийцы были следующие: рост средний, лета 25–28, телосложение довольно полное, волосы тёмные, пышные спереди, лицо мрачное и в угрях, глаза серые и смотрят исподлобья. На основании этих примет убийцы, а также тех вещественных доказательств, которые были найдены в квартире убитой, чинам сыскной полиции пришлось приступить к розыску преступницы.
Ввиду предположения, что покойная Лебедева наняла свою последнюю прислугу в какой-либо конторе, были проверены до 15 контор для найма прислуги, и, прежде всего, была опрошена содержательница конторы “Посредник” Перновская
[223]мещ[анка] Любовь Пульс. Последняя сперва отозвалась полным незнанием но делу, заявив, что в списках нанимателей у неё Лебедева не значится, а затем, когда г-же Пульс была предъявлена найденная на квартире Лебедевой квитанция конторы “Посредник”, то она вспомнила, что 26 января текущего года покойная Лебедева наняла в её конторе прислугу, которую за негодностью должна была уволить на другой же день, вследствие чего она и приходила высказать по этому поводу своё неудовольствие, но больше уже для найма новой прислуги Лебедева к ней в контору не приходила.Тем не менее, несмотря на эти слова г-жи Пульс, были просмотрены все книги её конторы, и из той книги, куда заносились все прислуги, желающие получить места, были выписаны подходящие по летам 50 прислуг, причём среди них всего три оказались с именем Александры, но ни одной не было с отчеством “Николаевны”. Из числа этих трёх Александр – наиболее подходящей по приметам к убийце оказалась кр-ка Вологодской губ., Сольвычегодского уезда, Никольской вол., деревни Иванинской, Александра Ивановна Шаньгина, жившая ранее за Нарвской заставой по Петергофскому шоссе в д. № 2. Это обстоятельство, совпавшее с показанием денщика Егора Черных, побудило чинов сыскной полиции принять меры к розыску означенной Шаньгиной и дало основание заподозрить её в причастности к убийству артистки Лебедевой-Марсельской.
Как выяснилось, Шаньгина была прописана лишь с 14 февраля в д. 32 на Съезжинской улице, куда прибыла 12 февраля в 6 ч. вечера, заняв угол в квартире полотёра Архипова. 17-го февраля трое агентов СПб. сыскной полиции вместе с дворником дома № 22 по Надеждинской улице Чикилиным прибыли к дому № 32 по Съезжинской улице и через швейцара вызвали Шаньгину под предлогом проверки больничного сбора. При этом агенты сыскной полиции расположились на нижней площадке парадной лестницы, а дворник Чикилин был поставлен за вешалкой таким образом, что он был незаметен для входящего на лестницу, а между тем сам он мог видеть каждого входящего на лестницу с улицы.
Кроме того, было условлено, что если Чикилин узнает прислугу покойной Лебедевой, то подаст знак кивком головы. Вскоре же швейцар привёл Шаньгину, которую агенты сыскной полиции стали опрашивать, откуда она приехала и где раньше жила. Дворник Чикилин сразу же узнал бывшую прислугу убитой Лебедевой и подал условный знак. Шаньгина была окружена агентами сыскной полиции, и к ней же подошёл дворник Чикилин. Увидев последнего, Шаньгина сильно побледнела и изменилась в лице, стала путаться в объяснениях и утверждала, что на Надеждинской улице не жила и дворника Чикилина вовсе не знает.
Затем Шаньгиной было предложено отправиться в сопровождении чинов полиции и дворника Чикилина в тот флигель, где она снимала угол. Здесь дворник Чикилин сразу же заметил ту дорожную корзину, с которой Шаньгина уезжала с Надеждинской улицы, а также одеяло Лебедевой, лежавшее на кровати, о чём и сообщил агентам полиции. Услышав это, Шаньгина опустилась на стул и зарыдала. После того как ей дали воды, она успокоилась, а затем созналась, что является убийцей артистки Лебедевой. Вслед за тем Шаньгина вместе с привезёнными ею вещами была препровождена в особой карете в сыскное отделение, где, будучи предъявлена тит. сов. Семёнову и дворникам дома № 22 на Надеждинской улице, была опознана ими за прислугу покойной Лебедевой.
Среди вещей Шаньгиной были найдены дамские золотые часы за № 43112 и несколько платьев, принадлежавших покойной артистке Т.А. Лебедевой-Марсельской.
После этого Шаньгина, будучи связана неопровержимыми доказательствами её виновности, тут же передала подробности убийства, рассказав следующее:
К г-же Лебедевой она поступила в четверг, 8-го февраля, из конторы “Посредник”, где Лебедева лично наняла её. Через четыре дня – в понедельник 12 февраля, Лебедева объявила ей, что отказывает ей.
Когда Лебедева ушла из квартиры, то у неё [Шаньгиной], не имевшей ни копейки денег, явилась мысль обокрасть Лебедеву. Для этого она взломала взятым у денщика Черных молотком пробой у двери, ведущей в комнаты Лебедевой и всегда запиравшейся ею при уходе на висячий замок. Затем она принялась искать денег в вещах Лебедевой, но нашла лишь два серебряных рубля.
Приблизительно через час после ухода Лебедевой у входной двери раздался звонок, и тогда она, Шаньгина, вставив вырванный пробой в дверь на прежнее место, пошла открывать дверь и увидела вернувшуюся хозяйку. Будучи уверена, что совершенное ею преступление немедленно обнаружится, она тогда же решила убить Лебедеву, помешавшую ей совершить задуманную кражу, и в тот момент, когда Лебедева стала открывать висячий замок своей двери, она, Шаньгина, подойдя к Лебедевой сзади, ударила её утюгом по голове. Лебедева, вскрикнув, повалилась на пол, но так как она продолжала шевелиться, то Шаньгина нанесла ей еще несколько ударов утюгом по голове, после чего Лебедева осталась уже недвижима.
Затем, чтобы преступление осталось возможно дольше необнаруженным, Шаньгина перетащила за ноги труп убитой в соседнюю комнату и замыла кровь на полу в передней. Наконец, забрав из вещей покойной Лебедевой то, что попалось под руку, она уложила всё в корзину Лебедевой и, заперев квартиру на ключ, уехала на нанятом ею извозчике к своей землячке на Съезжинскую улицу. Никто из дворников не только не заподозрил её в чём-либо, но даже не поинтересовался узнать, куда она уезжает.
На другой день после переезда на Съезжинскую улицу она, Шаньгина, отправилась в 10 ч. утра в контору для найма прислуг “Посредник”, где беспрепятственно получила свой паспорт, причём ей было предложено также взять место к господам в Гатчино, но она отказалась от этого места.
На основании всего изложенного к Александре Шаньгиной, 21 года, было предъявлено обвинение в убийстве артистки Лебедевой-Марсельской с целью её ограбления.
На суде Шаньгина также признала себя виновной, но отказалась давать какие бы то ни было объяснения и всё время сидела молча с каким-то диким выражением лица, глядя исподлобья на своих судей. На основании вердикта присяжных заседателей, давших Шаньгиной лишь снисхождение, подсудимая была приговорена С.-Петербургским окружным судом к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжные работы на десять лет.
На этот приговор Шаньгина принесла в Правительствующий Сенат кассационную жалобу, но последняя, как заключавшая в себе ссылку на никем не возбуждавшийся на суде вопрос о ненормальности умственных способностей подсудимой, была оставлена Правительствующим Сенатом без последствий»
{526}.7 апреля 1907 года прокурор СПб. Окружного суда написал представление на имя градоначальника, в котором похвалил чиновника для поручений СПбСП М.Н. Кунцевича («виновная в этом преступлении была открыта и изобличена благодаря энергичным и умелым розыскам чиновника СПбСП Кунцевича и полицейского надзирателя Иванова»
{527}, раскрывших убийство с корыстной целью Татьяны Лебедевой, совершенное крестьянкой Александрой Шаньгиной). 13 апреля градоначальник Даниил Васильевич Драчевский за это объявил Кунцевичу и Иванову благодарность{528}.
