Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860–1920-е годы

Летучий отряд комиссара Журбы весной 1918 года не на шутку взялся за укрепление власти в Вятской губернии. Вятских обывателей пороли, сажали в тюрьмы, расстреливали без замысловатых канцелярских проволочек, лишь поверив Журбе на слово, что так надо для окончательной победы над мировой буржуазией. Упоенный неподконтрольной властью комиссар любил наскрести карандашом на клочке бумаги требование об уплате контрибуции в триста или пятьсот, или тысячу рублей — как душа подскажет — и тотчас послать доблестных своих матросов с сочиненным приказом к тому или иному мужичонку. Он был уверен в успехе — его революционные орлы

весь крестьянский дом переворошат и что-нибудь ценное обязательно добудут. Ну а если ограбленный мужичок потом решится протестовать — себе же хуже сделает. У Журбы с контрой — а нынче всякий недовольный чем-либо попадает под эту категорию — разговор короткий и расправа быстрая. И нечего пугать его Вятским областным комитетом РКП(б), на любой вопрос у Журбы один ответ: «Никому отчета давать не обязан, кроме товарища Ленина». А так как товарищ Ленин был вдалеке от Вятки и отчетов от провинциальных комиссаров не требовал, Журбе, наряду с именем вождя мирового пролетариата, пришлось по вкусу и другое слово: «Расстрелять!»

К примеру, он приказал расстрелять двух солдат, потребовавших паровоза для санитарного поезда с ранеными и избивших отказавшего им в этом комиссара Закта. Летучий отряд

расстрелял также двадцать два ни в чем неповинных заложника, среди них трех священников, в отместку за убийство кем-то председателя Соли-Галического исполкома.

Любил Журба ввалиться в тюрьму с десятком матросов и допрашивать арестантов. Ему было все равно, кого допрашивать, лишь бы удовлетворить жгучее желание выбить у жертвы признание своей виновности. Расчетливый комиссар, конечно, делал и послабления для некоторых жертв, если они предлагали деньги. Иногда Журба, пресыщенный собственноручным избиением арестанта, вызывал следующего и приказывал ему продолжать исполнение ремесла палача. В другой раз, ради пущего развлечения, он стравливал в драке двух арестантов и, внимательно наблюдая за ними, требовал наносить удары под ребра и не молчком, а с присказками, вроде: «Не воруй, мать твою!..»

Наразвлекавшись вволю, он ставил финальную точку в своем посещении тюрьмы: приказывал привести двух-трех подследственных и, дабы сохранить в обывателях страх от одного упоминания его имени, объявлял им, что они завтра будут расстреляны. А слово свое Журба держал твердо.

Жестокость комиссара Летучего отряда немного коробила местное провинциальное начальство. Но оно утешало себя тем, что Журба всецело предан делу революции и трудится на нее и днем, и ночью, занимаясь самой что ни на есть грязной работой, от которой любой уважающий себя человек отказывается. Но постепенно стали просачиваться факты, что комиссар не столь уж бескорыстен. Например, через Волжско-Камский банк он потребовал перечислить на свое имя в Петроград деньги по предъявленным им от разных лиц чекам на сумму в 34 тысячи 500 рублей. Обнаружилось и множество других злоупотреблений властью в превратившемся в банду грабителей Летучем отряде, и Вятский областной комитет РКП(б) стал даже подумывать, что наступила пора разоружить разбушевавшихся не на шутку бойцов. Журбе донесли о его пошатнувшемся авторитете кристально-чистого революционера и о том, что на него завели дело в следственной комиссии ревтрибунала. На помощь бандиту по каким-то, не зафиксированным в архивных документах причинам пришел котельнический военный комиссар Химото. За его подписью в ревтрибунал была отправлена следующая бумага: «Выдано военному комиссару 1-го Советского летучего отряда сводных балтийских войск Леониду Журбе и сотрудникам отряда в количестве 50 человек, стоящих в Котельниче, Вятской губернии с 6-го декабря 1917 г. и по 14-е апреля (нов. ст.) с. г., в том, что комиссар Журба и вверенный ему отряд действовали вполне революционно, честно и добросовестно исполняя возможные инструкции как местных Советских, так и других органов, работали в тесном контакте с Советской красной армией, что подписями с приложением военно-комиссарской печати удостоверяется».

Ревтрибунал, от которого не только вятские обыватели, но даже местные большевики ждали ареста комиссара, был удовлетворен присланной котельническим комиссаром бумажкой и следствие по делу Журбы прекратил.

Убийца, истязатель мирных жителей и взяточник продолжал свои бесчинства, а тюрьмы заполняли по требованию ревтрибуналов за совсем другие провинности.

Дантист Яков Захарович Лебедев был арестован 7 сентября 1918 года по обвинению в «игнорировании интересов беднейшего населения в деле обслуживания его, как зубного врача, в непризнании Советской власти и хранении револьверных патронов».

Председатель технической школы Замоскворецкого трамвайного парка Иван Егорович Шишков был арестован 22 ноября 1918 года по доносу сослуживца за агитацию созыва Учредительного собрания.