Повседневная жизнь «русского» Китая

Шанхай был не более аморален, чем любой другой капиталистический город… Путешественники думали найти здесь какие-то особые восточные пороки. Это чушь. Пороки, как и болезни, универсальны. Правда, есть тропические болезни, но тропических пороков лет».

Это наблюдение Виктора Смольникова особенно интересно — в нем естественно сочетаются черты психологии человека, родившегося и прожившего в Китае четыре десятилетия, и черты психологии шанхайского врача, познавшего город и его население значительно лучше, чем банковский служащий или даже самый дотошный путешественник. Смольников знал Шанхай изнутри, со всеми его пороками и болезнями. Свою книгу он написал много лет спустя, уже в России, в Москве, вспоминая город, где прошла его юность, где формировались его профессиональные и человеческие ценности. Чаще — в противоречии со средой, с образом жизни…

По мнению русских и китайских исследователей, жизнь российской колонии в Шанхае в 1930-х годах существенно изменилась к лучшему по сравнению с предыдущим десятилетием. Около 70 процентов русских эмигрантов имели постоянную работу, наиболее распространенными в эмигрантской среде профессиями были коммерсант, врач, юрист, журналист, преподаватель, таксист, охранник… Меньшую часть составляли телохранители и разного рода прислуга. Не так уж плохо, если сравнить с другими островами русского Рассеяния!..

Поданным шанхайского Беженского комитета, в 1931 году усилился поток беженцев из СССР. Люди спасались от насильственной коллективизации в Сибири и Забайкалье — их прозвали «тридцатниками». В основном это были крестьяне из Приморского, Хабаровского краев, Амурской области — приграничных территорий. В следующее десятилетие сведений о беглецах из социалистического рая в комитет не поступало: то ли ужесточились пограничные дозоры, то ли бежать уже было некому и некуда…

Один из убежавших в Шанхай крестьян, А. Кузнецов, вспоминал впоследствии, что в 1931 году жители деревни Соловьево из-под Зыряновска перебрались в Маньчжурию практически всем колхозом — 250 домов. И почти все они, за исключением тех, кто эмигрировал позже в Латинскую Америку, были арестованы в 1945 году по обвинению во «вредительстве против колхозов».

В 1935 году из Харбина в Шанхай перебрались 2285 эмигрантов и 204 советских гражданина и, пожалуй, именно с этого момента понятие «русский» стало тождественно понятию «эмигрант».

С борта парохода Шанхай выглядел особенно величественным — огромный город, застроенный небоскребами, современная западная архитектура с Расстояния совершенно подавляла традиционную китайскую; не было ощущения, что ты прибыл в восточный мир, облик города поражал, приходилось невольно убеждать себя в том, что пусть не сегодня и Не через месяц, но через год, через несколько лет этот мир станет твоим, он распахнет перед тобой двери в новую жизнь, он одарит хотя бы толикой своих щедрых возможностей!..

Двойственное чувство, так хорошо знакомое обитателям островов Рассеяния, запечатленное в мемуарах, в стихах и романах. Часто иллюзорное, но такое манящее…

Когда разглядываешь фотографии, запечатлевшие улицы и площади Шанхая 1930— 1940-х годов, поражаешься современности и европейскому обличью этого города: здания, обилие машин, трамваи, вывески на нескольких языках, торопящиеся куда-то прохожие, среди которых очень мало китайских лиц, а явное преобладание европейских, нарядно оформленные витрины магазинов, со вкусом, по-европейски одетые женщины…

Смольников писал, что при всех контрастах Шанхай поражал своей свободой и внутренней раскованностью: здесь трудно было встретить непримиримость любого рода — к религии, к обычаям разных народов, к моде, к пище. Все принималось радушно и, в сущности, равнодушно. Кроме, пожалуй, одного — коммунистических идей. Но с ними боролись бескровно, просто замалчивали, делая вид, что такого в природе не существует. Прожив сорок лет в Китае, Виктор Смольников узнал о существовании китайской коммунистической партии только перед самым окончанием Второй мировой войны. Так что в каком-то смысле замалчивание было куда эффективнее воззваний против…

Из «Воспоминаний шанхайского врача» Виктора Смольникова можно узнать многие и многие нюансы жизни русских в Китае и понять, почему им далеко не всегда удавалось с достоинством переносить унижения, приходилось переламывать что-то очень важное в собственной природе, чтобы выжить.

Казалось бы, немыслимые сложности существования, беды и унижения должны были воспитывать в людях комплексы такой сильной социальной неполноценности, что тоска по Родине могла бы выродиться в отторжение от нее — оттолкнувшей, вытеснившей, не нуждающейся в тебе. И такое бывало. Но чаще происходило совсем наоборот.

1934 годом, очень нелегким для всех обитателей китайского острова Рассеяния, датировано стихотворение Валерия Перелешина «Мы». Стихотворение, которое заставляет очень серьезно задуматься.