Повседневная жизнь русского средневекового монастыря

Преподобный Кирилл обладал особым даром духовного исправления. Достаточно было одного его слова, чтобы изменить дурное намерение инока. Некий брат, по имени Феодор, жил далеко от Кирилло-Белозерского монастыря, но много слышал о святом Кирилле. Он пришел в обитель и упросил святого принять его. Некоторое время Феодор трудился вместе с братией, а потом вдруг возненавидел игумена. И насколько прежде он почитал святого Кирилла, настолько же теперь стал его ненавидеть, так что не мог ни видеть, ни слышать его. В своей ненависти он покаялся старцу Игнатию. Тот выслушал его и посоветовал терпеть и не уходить из обители. Прошел год, а ненависть продолжала мучить Феодора. Тогда он пошел к преподобному, чтобы исповедовать свой грех. Но когда он пришел в келью святого, то устыдился его святых седин и хотел уйти, не сказав, зачем приходил.

Прозорливый старец удержал брата и сам стал рассказывать ему, с какими мыслями тот к нему шел. Феодор, «исполнившись срама и стыда», просил прощения у игумена. Святой Кирилл, утешая его, сказал: «Не огорчайся, брат Феодор! Ведь все ошиблись во мне, один лишь ты был прав и понял, что я грешник. Ибо кто же я такой, как не грешный человек и непотребный?» (Прохоров. С. 95). Брат еще больше стал сокрушаться, что напрасно ненавидел его. Преподобный Кирилл, видя его истинное покаяние, отпустил его и сказал: «Иди, брат, с миром в свою келью. Больше не придет на тебя такая напасть». С той поры Феодор обрел великую веру в святого. Соблюдая все монашеские заповеди, он подвизался в обители преподобного до конца своих дней.

Несмотря на то, что устав каждого монастыря требовал от монахов послушания своему настоятелю, отношения каждого конкретного игумена с монахами своей обители могли складываться по-разному. В Саввино-Сторожевском монастыре случилось так, что иноки написали великому князю Иоанну Васильевичу ложный донос на своего игумена — старца Дионисия. Государь повелел настоятелю и монахам явиться к нему лично. Всю ночь накануне игумен не спал, скорбя о поступке братии и страшась незаслуженного наказания.

На какое-то время он забылся в тонком сне, и ему явился сам основатель обители — преподобный Савва Сторожевский. Святой ободрил игумена: «Что скорбишь, брат? Иди скорей и отвечай с дерзновением, нисколько не сомневаясь. Господь будет с тобой, помогая тебе». В ту же ночь зачинщики смуты тоже видели во сне грозного игумена Савву, который сказал им: «Для того ли вы оставили мир, чтобы в роптании совершить подвиг вашего монашества? Вы ропщете, а игумен о вас со слезами молится. Что одолеет: ваше ли роптание или отца вашего молитва? Знайте и то, дети, что в сердцах ропщущих нет ни смирения, ни благословения Божьего» (ВМЧ. Декабрь. Дни 1–5. Стб. 76). Когда игумен с братией пришли на государев суд, то монахи были так растеряны, что не смогли ничего сказать, а настоятель Дионисий был оправдан и с честью вернулся в монастырь.

Особенная любовь к братии и постоянная забота о спасении души каждого инока отличала преподобного Евфросина Псковского. Однажды в монастырь преподобного пришел инок Конон. Он захотел остаться в монастыре и предложил святому Евфросину свое серебро в качестве вклада. Но преподобный не принимал вкладов, потому что впоследствии вкладчики начинали считать себя свободными от всяких монастырских обязанностей: не ходили в церковь, на послушания, говоря: «Я свое ем и пью». Также и в этот раз преподобный Евфросин не хотел принимать вклад, но Конон настаивал. Тогда преподобный сказал ему: «Брат, если хочешь дать нам серебро от своей милости ради Бога, то иди в церковь и положи его перед алтарем. Раз Богу принес, Ему и дай, а не нам» (ПДПИ. Т. 173. С. 49).

Конон так и сделал, но преподобный, проницательно заметя неустойчивость характера нового инока, повелел эконому деньги не тратить и сохранить это серебро все до копейки. Давая вклад в монастырь, Конон, видимо, надеялся на какой-то почет или особые условия своего пребывания в обители. Но у преподобного Евфросина все иноки были равны, и вскоре Конон возненавидел преподобного. В один из дней он подошел к нему и сказал: «Отныне, отче, не заботься обо мне, потому что больше не хочу жить у тебя. Отдай мое серебро, и пойду, куда сам захочу».

Преподобному не нужно было серебро инока, и он сразу же отдал бы его, но понимал, что Конон погубит себя. И потому отказал ему: «Ты же знаешь, брат, что ты Богу отдал, у Него проси и возьми серебро свое. Меня же не беспокой, потому что я никогда не брал твое серебро у тебя» (Там же. С. 50). Конон изменился в лице и, задохнувшись от ярости, ничего не сказал. Молча он ушел в свою келью, но отныне все его мысли были заняты только одним — как бы отомстить преподобному.