Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

Соловки стоят в одном ряду с Ярославлем и Москвой, Вологдой и Ростовом Великим, Псковом и Новгородом, Рязанью и даже юным Санкт-Петербургом. И это вполне объяснимо, ведь тут, безусловно, просматривается единая историческая парадигма, так как каждый по отдельности и все вместе данные центры существуют внутри общего культурного, экономического и ментального потоков. При том что каждый из них, безусловно, обладает своим уникальным своеобразием, своим неповторимым стилем и почерком.

Говоря о Соловках, мы в первую очередь обращаем внимание на то, что этот остров, расположенный, по сути, на краю русского бытования, на рубеже православной ойкумены, не вписывается в принятые на протяжении многих веков правила и регистры, в поведенческие стереотипы и форматы. Тут всё, как в России, и в то же время тут всё совсем по-другому.

Действительно, Русский Север (или Русская Фиваида на Севере) никогда не знал крепостного рабства, жизнь в суровых условиях Приполярья сформировала тут особое отношение к слову и делу, к поступку и ответственности за этот поступок, именно здесь человек, оказавшийся один на один с краем вселенной, ощутил себя свободным и достойным этой свободы, могущим сделать выбор и воспитать своих детей в традициях верности заветам предков.

Однако именно эти уникальные возможности, а вернее, права, которые получили поморы в целом и островитяне в частности, наложили на них и непререкаемые обязанности, потому что выбор — это уже есть несвобода — возможность преодолеть зло или возможность впасть в него. Тут, безусловно, вновь приходят на ум слова святого Макария Египетского, которые мы уже комментировали на страницах этой книги: «Как Бог свободен, так свободен и ты... если захочет человек — делается сыном Божиим или сыном погибели».

Итак, рубежное состояние острова обусловливает его глубочайшее эсхатологическое напряжение и становится залогом труднейшего и важнейшего испытания для всякого человека, оказавшегося тут, — преодолеть зло и смерть или принять их безропотно, погубив свою бессмертную душу прежде смерти физической.

Можно утверждать, что Соловки в русском сознании и в русской истории уникальны и важны именно данным напряжением или, как бы сказал Ф. М. Достоевский, «надрывом», из которого вопреки страданиям и выходят внутренняя свобода и человеческое достоинство.

Необычайно точно высказался на эту тему в первом томе сборника «Воспоминания Соловецких узников», вышедшем в издательстве Соловецкого монастыря в 2013 году, архимандрит, наместник Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря Порфирий (Шутов): «История Соловков в минувшем веке с определенной ясностью свидетельствует о том, каких страшных масштабов может достигать зло, прорывающееся в мир через людей, сердца которых отпали от Бога. И та же история доносит до нас неопровержимый факт: зло бессильно перед твердым стоянием в правде. Мужество тех, кто перед лицом мучений и самой смерти сумел сохранить внутреннюю свободу и человеческое достоинство, выводит исторический опыт Соловков далеко за рамки национальной истории России, вписывает драгоценную страницу в летопись человеческого духа».

Преподобные началоположники Соловецкого иночества Савватий, Зосима и Герман, неоднократно подвергаемые самым суровым испытаниям, мучимые сомнениями, страхами, людским жестокосердием и кознями «началозлобного демона», сумели явить пример величайшей духовной крепости и твердого стояния в вере. Подвижникам удалось взрастить семена на каменистой Соловецкой почве, населить архипелаг монахами и мирянами, вдохнуть в него жизнь вопреки леденящей и бессмысленной смерти, превратить его не только в обитель молитвы, но в место труда, облагородившего эти пустынные и необитаемые пределы.

Однако важно понимать, что увеличение численности островитян, в частности в эпоху царя Ивана Васильевича IV, во времена печально знаменитого Соловецкого восстания 1667—1676 годов, а также в эпоху Петровских реформ (что само по себе стало процессом закономерным и естественным), принесло на Соловки неистовые страсти мира сего, предельно сконцентрировав их на небольшом клочке земли, затерянном в Белом море, сократив поле невидимой брани до 347 квадратных километров.

Можно утверждать, что первым великим островитянином, ощутившим на себе это непомерное давление зла, беснование и ярость сил, которым противостояли еще святые Савватий, Зосима и Герман, стал соловецкий игумен, будущий московский первосвятитель Филипп (Колычев).