Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

Прошло 36 лет с того дня, как этот человек вместе с преподобным Савватием под недоуменные взгляды рыбаков-поморов отправился на «Остров мертвых», по сути в небытие, туда, откуда не было возврата. И вот теперь, наблюдая за тем, как огромные поморские избы села Сорока постепенно растворялись в морской дымке, сначала превращались в едва различимые на береговой линии точки, а потом и вообще исчезали за горизонтом, Герман с изумлением и радостью ощущал, что времени нет, что сейчас, как и в 1429 году, они вместе с многоопытным старцем Савватием, пришедшим на Дышащее море с Валаама, запоют из Акафиста Смоленской иконе Божией Матери: «Радуйся, Благодатная Одигитрие Марие, и радости духовныя исполни нас».

Мог ли тогда Герман помыслить о том, что спустя годы он вот так же будет идти на Соловки со своим любимым другом, сподвижником и спостником, будет так же мысленно беседовать и молиться с ним?

Едва ли, потому что заглядывать в будущее, предаваясь фантазиям, читай, соблазнам, было не в правилах монаха, для которого каждый прожитый день уже есть счастье, счастье молиться, счастье ощущать Божественное присутствие во всем. А завтрашний день будет таким, каким будет, и никому, кроме Бога, не известно, каким именно.

В 60-х годах XIX века путешественник и журналист Василий Иванович Немирович-Данченко (старший брат известного режиссера) так опишет путешествие на Соловки по водам Белого моря: «Передо мною расстилалась необозримая даль серовато-свинцового моря, усеянного оперенными гребнями медленно катившихся валов... да, море действительно храм. И рев бури, и свист ветра, и громовые раскаты над ним — это только отголоски, отрывочно доносящиеся к нам звуки некоторых труб его органа, дивно гремящего там, в недоступной, недосягаемой высоте — великий, прекрасно охватывающий все небо и землю гимн. Вот сквозь клочья серых туч прорвался и заблистал на высоте широкий ослепительный луч солнца — и под ним озолотилась целая полоса медленно колыхающихся волн... Вот новые тучи закрыли его. Божество незримо, но присутствие его здесь чувствуется повсюду».

Герман молча смотрел на неподвижную, едва подверженную движению морскую гладь...

Личность этого инока является, пожалуй, самой загадочной из великой Соловецкой троицы (Савватий, Зосима, Герман). Рукописное Житие отшельника, составленное около 1627 года неким монахом Соловецкого монастыря с приложением к нему описания чудес, совершившихся у иконы преподобного в Тотьме, немногословно, а посему информация о старце крайне скудна.

В частности, мы лишь знаем, что Герман был этническим карелом, происходил из Тотьмы (по другой версии, из Вологды), не был обучен грамоте, а до встречи с преподобным Савватием на реке Выг уже подвизался в этих местах (на Беломорье) и даже вместе с поморами-рыбаками ходил на Соловки.

Герман находится как бы в тени Савватия и Зосимы, он сослужит им, абсолютно не претендуя на первенство, хотя его опыт в поморской и островной жизни впечатляет, а частые поездки на материк по монастырским делам свидетельствуют о том, что инок был опытным мореходом и знатоком акватории как Онежской губы, так и береговой линии Белого моря.

Наверное, наиболее полно его личность для нас раскрывает это прощальное путешествие на остров с мощами Савватия. В этом сосредоточенном молчании Германа (в тех немногочисленных эпизодах житий Савватия и Зосимы, где он появляется, Герман почти не говорит) заключено трогательное и в то же время напряженное самоуглубление, о котором преподобный Исаак Сирин говорит: «Облака закрывают солнце, а многоглаголание затемняет душу, которая просвещается молитвенным созерцанием».

Аллегорическое противостояние солнца и облаков, штормового возмущения и безмятежности, света и тьмы является для Германа, сопровождающего гроб Савватия на остров, катарсисом его внутренней духовной работы, торжеством его индивидуальности, воплощенной в соборности. Он один перед Богом, но он не одинок в своем монашеском служении.