Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

Например, избы-зимовья тянутся тут до самого моря: изба Котова, Ильина, изба Белоозеро, изба Вежма, изба Красные Мхи. В них останавливаются покосники из Пурнемы (Лямицкий берег Онежской губы), которых привозят на лошадях или тракторах. Однако на побережье зимовья сменяют целые рыболовные хозяйства или тони — дом, сарай, конюшня, ледник для рыбы, а если рядом есть топь, то рыбу хранят и во мхах. После влажного, парного, гудящего комарами и мошкой лесного духа прохлада кажется сумрачной и беззвучной.

В поморском доме темно, потому что окна затянуты мутным, запотевшим целлофаном. Как слюдой...

Рыбацкая изба — это длинный, рубленный в лапу послевоенный барак, стоящий по углам на дубовых пнях или ледникового происхождения валунах, маленькая, обитая рваным дерматином дверь, печь, давно не беленная и обтрескавшаяся, стол, прибитые к полу скамьи. На стене железные кружки висят в ряд на длинных загнутых гвоздях. В углу развороченная сыростью, как взрывом, лохань для умывания, над панцирными сетями-кроватями марлевые пологи от комаров. Еще здесь на полу свалены в кучу горчичного цвета матрасы, а провода, свисающие с низких притолок, приспособлены под бельевые веревки.

А вот раньше на тонях все было иначе: в просторных сараях, выстроенных еще в XIX столетии, а то и раньше, где на выскобленных скребками бревенчатых стенах висел разного рода рыболовный инструментарий — мережь-сеть, острога для ручного боя рыбы, изъеденная морской солью драга для сбора водорослей, берестяной пестерь, что не пропускал воды, а в брезентовом мешке — каменные грузила, — всё было по чину, всё на своем месте, и так из века в век

Старики, оставшиеся в Пурнеме, Лямце, Тамице, Онеге и Ворзогорах, еще помнят, как раньше шили карбаса, чтобы они волну резали, не то, что сейчас «казанки» — как консервные банки с волны на волну переваливаются, как ходили на Кондостров и на Кий.

А во время прилива с фарватера, проставленного ржавыми бакенами, к острову ходят водометные катера «Онега-сплав», что ревут, плюются водой, поднимают волну. Мимо отмелей и выступающих из воды каменных глыб, облепленных жирными лиловыми водорослями, судно способно подойти и к местному причалу — огромному сварному поплавку из-под плавучего крана. С дебаркадера на берег к домам ведет сколоченная из горбыля мостовая. Раньше здесь, на мысу, находилась таможня Крестного монастыря, о которой свидетельствуют сохранившиеся до сих пор вбитые в прибрежные гранитные луды стальные кольца — так перегораживали островную бухту, привязывали корабли. Особо соблюдали вывоз и провоз соли, которую выпаривали на солеварнях Кия.

Дома островных рабочих тут стоят у самой воды, и если ночью не закрывать окно, то в дрожащую красными сполохами печного огня комнату будут доноситься неумолчный шум моря, веками точащего мертвые камни, и крики чаек.

На зиму в приморских поселках Лямицкого берега теперь мало кто остается. По большей части уезжают в Онегу, Мурманск, Архангельск или Северодвинск И становится совсем тихо, наступает то самое внутреннее и внешнее безмолвие, которое было здесь и во времена Соловецких началоположников. Весной и летом на побережье всё оживает, появляются дачники, всё более слышны голоса, смех, детские крики, а еще из Онеги сюда два раза в неделю приходит «Шебалин», привозит почту. Его встречают на «моторах» как посланника Большой земли «всей компанией», приветствуют, просят капитана передать в город друзьям и родственникам «гостинчики».

Он хмурится, но соглашается: мол «а шаньгами-то угостите за это?» —«Конечно!» — смеются на подошедших к «Шебалину» «Казанках», тех самых, «которые как консервные банки с волны на волну переваливаются»...

Еще один населенный пункт Поморского берега Белого моря, который помнит преподобного Германа Соловецкого, — Сумской посад. Точнее сказать, подвижника помнит устье реки Сума, где он в 1435 году встретил молодого монаха Зосиму, откуда они вместе ушли на Соловки и куда Герман, скорее всего, вновь вернулся в поисках «христолюбивых людей ради нужд монастырского строительства».

Первое же упоминание о Сумском посаде (Сумском остроге) относится к 1452 году, когда Марфа Борецкая отписала его в вечное пользование Соловецкому монастырю. Основанное новгородскими переселенцами село находилось на берегу реки Сумы, точнее сказать, было поделено рекой на две части и отстояло от Онежской губы Белого моря на несколько километров. Сделано это было не случайно — весенние половодья и морские приливы были серьезной угрозой посаду, и даже самые изощренные поморские инженерные сооружения (заплотины) не всегда спасали от затопления.

К моменту посещения этого поселения Германом оно уже было хорошо известно на побережье как место, где занимались солеварением, морскими промыслами, охотой, а также судостроением. На первый взгляд набор традиционный для северян, но не следует забывать, что лишь зажиточное, имеющее влияние поморское село могло адекватно откликнуться на нужды соловецких отшельников, найдя для себя со временем не только духовную, но и материальную выгоду в таком сотрудничестве.