Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

Строитель улыбался покорно, вздыхал, разводил руками, говорил что-то про специфику и трудности, про то, что нет денег и разворовано много, а перерасход еще больший, обещал где-то что-то достать и поговорить, но в равнодушных его глазах читалось одно желание — как-нибудь развязаться с этим делом, получить свое и кончить… Он со всеми хитрил, всем обещал, намекал — иногда на неблагодарный труд, кое-кто понимал это и обещал компенсировать ему его усилия по его отдельной постройке — когда она будет закончена. Строитель клянчил авансы и все ссылался на материалы… то не оказывалось песка, то алебастра, то сухих досок А при первом же взгляде бросалась в глаза необычайной толщины штукатурка построек штукатурка закрывала даже наличники дверей и окон, и на нее был истрачен материал, которого хватило бы на вдвое большую площадь.

И конечно, строитель жаловался на своих предшественников и скромно хвалил себя, и опять предлагал, подмигивая, достать по блату какой-то трансформатор, без которого нельзя было провести электричество в дома… и требовал денег, денег, денег. Деньги шли, материалы тоже, но постройки почти не двигались. И никто не мог разобраться ни в чем»^[375].

Тот же А. Афиногенов замечал, как желание иметь материальные блага деформировало поведение литераторов: «Интеллигентные умные люди писатели рассорились из-за того, кому в первую очередь ставить забор. И до того дошли, что разговаривать перестали друг с другом, а напрасно, совершенно напрасно»^[376]

.

Согласно Постановлению СНК СССР от 13 мая 1939 года Правление Литфонда приняло решение осуществлять строительство индивидуальных дач для писателей посредством выдачи им долгосрочных (до восьми лет) беспроцентных ссуд в сумме до 20 тысяч рублей. Строительное управление Литфонда обязывалось, в порядке договорных соглашений с литераторами, построить дачи в соответствии с индивидуальными пожеланиями^[377]. Уже 22 июня была утверждена выдача долгосрочных ссуд на строительство двадцати одному писателю, среди которых были Н. Асеев, Вс. Вишневский, В. Герасимова, В. Катаев, С. Маршак К. Паустовский

^[378].

Репрессии 1937–1938 годов отразились и на обитателях Переделкина. Были арестованы Б. Пильняк И. Бабель, Б. Ясенский, А. Веселый, А. Малышкин, В. Зазубрин, В. Правдухин. После этих арестов правлением кооператива «Писатель» принимались решения о выселении из дач членов их семей, что подтверждалось постановлениями ССП. Так было, например, с дачами Зазубрина, Беспалова и Бруно Ясенского^[379]

. Но были случаи и другого свойства. В 1938 году после очередного ареста органы НКВД изъяли освободившуюся, но принадлежащую Литфонду дачу № 23 и передали ее Наркомату оборонной промышленности. В течение года Правление Литфонда неоднократно обращалось в Управление делами СНК СССР с просьбой восстановить нарушенное законное право на владение дачей. Но никакого ответа на свои запросы Литфонд не получил^[380].

Дачи освобождались, и находилось немало охотников поселиться в них. Об одном таком случае поведала Т. Сартакова: «Дача Бориса Пильняка, превращенная им в цветущий изысканный сад, после его ареста была заселена двумя находчивыми заместителями наркома авиационной промышленности. Связываться с ними боялись, и все помалкивали. Павел Нилин со своим другом журналистом Сергеем Диковским пошли на отчаянный по тем временам шаг — зимой, когда дача была пуста, они просто-напросто вселились в нее. Замы подали на захватчиков в суд, но так как сами были по сути такими же захватчиками и, в отличие от Павла Нилина, не имели абсолютно никаких прав на писательскую дачу, то дело они с треском проиграли. Павел Нилин на всю жизнь остался на пильняковской даче, Сергей Диковский вскоре погиб на финской войне, а его вдова долго делила второй этаж с семьей Аркадия Первенцева»^[381].

Летом 1939 года был арестован И. Бабель, а его дача перешла к Вс. Вишневскому, который прожил в ней до конца своей жизни. После него владельцем дачи стал В. Катаев.