Повседневная жизнь Тайной канцелярии

В книге современного историка А. Б. Каменского о жизни горожан провинциального городка Бежецка в числе прочих достопримечательностей описывается местная тюрьма XVIII столетия, примыкавшая к самому магистрату. «По справке в купеческой полиции, находящаяся при Бежецком магистрате колодничья изба построена бежецким купцом (которой ныне имеется откупщиком) Алексеем Бурковым на собственной отца ево земле из собственных ево, Буркова, денег, в которой, во-первых, от магистрата, а потом от словесного суда, от старосты городового, от означенной полиции, також и от него, Буркова, по вступлении в откупной конской збор случающияся по делам колодники (за неимением к содержанию других мест) содержатца», – докладывал в 1758 году магистрат на запрос начальства. Правда, позднее выяснилось, что доложивший о трудах Буркова бывший бурмистр Алексей Дедюхин приврал – на самом деле «оная колодничья изба построена приказанием бежецкого купечества на государевой земле и на мирские деньги в прошлом 1733-м году городовым старостой Иваном Усовым, да бургером Яковом Жуковым для содержания по бывшей тогда Ратуше колодников».

Заведение было устроено незамысловато: дверь из колодничьей избы вела в сени, где находился «нужник», которым пользовались и заключенные, и находившиеся рядом в «подьяческой светлице» служащие магистрата, и сами «отцы города». С другой стороны выхода не было, и здание было окружено высоким забором. «Так что и свету нет», – жаловались узники. Находились в ней обычно полтора-два десятка подследственных. Одни устраивались относительно неплохо – к ним беспрепятственно пускали родственников и друзей, распивавших вино и игравших в карты с заключенными и охраной. Другие сидели закованными «в несносных и тяжелых цепях и железах». По-видимому, в тюрьме имелись отдельные помещения, поскольку некоторых арестантов охрана содержала в особо строгих условиях «яко злодеев» – к ним никого не пускали и даже не разрешали родственникам приносить еду.

В XVIII веке, да и в более поздние времена, узники питались тем, что им приносила родня, или за счет милостыни, для чего их специально водили по улицам. Бежецкие документы показывают, что режим заключения был довольно патриархальным: арестантов могли отпустить (под честное слово или под караулом) домой и даже в кабак. Однажды таким отпущенным «на побывку» участникам драки не удалось вернуться обратно: «Быв в Подгорном кабаке и выпив потребное число вина и пива, пришли к магистрату, при котором реченная полиция находитца, и, постукався у сенных дверей (которыя были заперты), за неотпором тех дверей розошлись все по домам своим». Такая простота нравов объясняется тем, что в те времена арест по случаю неуплаты долга или пошлины был делом обычным, а сами заключенные и стражи порядка, включая полицмейстера и палача, были знакомы, ходили друг к другу в гости, имели общие радости и проблемы. Только посаженным в колодничью избу крестьянам и иногородним трудно было рассчитывать на сочувствие караульных и помощь родственников.[357]

Бежать при отсутствии решеток на окнах и железных дверей было легко – достаточно выбить оконную раму; однако скрыться в городе, где все жители не только знали в лицо друг друга, но узнавали даже соседский скот, было практически невозможно.

Намного хуже приходилось тем, кого присланные гвардейцы или солдаты местного гарнизона конвоировали в столицы. После долгой дороги под стражей (не на самом тяжелом пути из Киева в Москву палач Максим Окунев успел отморозить ногу) присланного доставляли в Тайную канцелярию или ее московский филиал, где его регистрировали в «книгах записных присылаемым в Канцелярию тайных розыскных дел из разных мест колодником по секретным делам».

Учет велся помесячно: в книге ставилась дата прибытия; записывалось, откуда прислан подследственный, с указанием сословной категории и места службы. Туда же позднее вносились записи о приговорах, а также дата отсылки из Тайной канцелярии. В конце каждой росписи помещался «Алфабет, о входящих в Канцелярию тайных розыскных дел в нынешнем… году по делам вышепоказанных в сей книге колодниках по прозваниям и по имяном и кто под которым нумером значит ниже сего». Поскольку иные клиенты бывали в Тайной канцелярии не по одному разу, то такая система облегчала поиск человека, чье имя вновь всплывало на следствии спустя несколько лет.

С 1732 по 1740 год включительно в «имянных списках» был зафиксирован 3 141 человек: в 1732 году – 277 человек, 1733-м – 325, 1734-м – 269, 1735-м – 343, 1736-м – 335, 1737-м – 580, 1738-м – 361, 1739-м – 364, 1740 году – 287.

Учет был не очень точным, поэтому данные нужно корректировать с помощью других источников – например, комплекса дел «о лицах, сужденных в Тайной канцелярии за ложное оказывание „слова и дела“; но в целом число пропущенных колодников невелико. Правда, записные книги не содержали имен подследственных, которые не присылались в Тайную канцелярию, а допрашивались на местах;[358] но подсчитать всех, упоминавшихся лишь в конкретных делах, пока не представляется возможным.