Повседневная жизнь Тайной канцелярии

Поначалу заключенные Тайной канцелярии также содержались за свой счет – деньги на питание, одежду и другие нужды им передавали родственники, а в случае их отсутствия столичных колодников под караулом выводили скованными в город просить подаяния.

В Москве порядки были еще проще: в 1725 году солдатская жена Марья Рубцова, содержавшая в Преображенском приказе «по денежному воровскому делу», ходила «в мире на связке для милостыни с колодницею ж, жонкою Афимьею Ивановою, а за ними был караульщик Никитина полку Козлова солдат Петр Зелейка». Дело простодушной женки Афимьи несколько оттеняет грозные тексты петровских законов, которые были не в состоянии переломить устоявшийся патриархальный быт даже такого учреждения, как Преображенский приказ.

Две дамы-»колодницы» с охранником – почти что кавалером – под вечер гуляют по московским улицам, заходят в гости, собирают подаяние натурой: «И будучи они на связке, зашли в Огородную слободу к свойственнице ее Марьиной, вдове Марфе Лаврентьевой, и выпив с ней по чарке вина, пошли в Казенную слободу для милостыни ж; и идучи оная жонка Афимья говорила солдату Зелейке, чтоб он пошел с ними к помянутой вдове Марфе для взятья мешечка, которой забыла с пирогами, и солдат де, тако ж и она, Марья, с тою Афимьею не пошли для того, стало поздно; и Афимья де говорила ж, чтоб они за тем мешечком пошли, а буде не пойдут, и она де, Афимья, скажет за собою слово и дело». Объявление страшной формулы выглядит здесь дамским капризом – как непринужденно объяснила сама солдатка, «оное де слово и дело хотела сказать с дерзости, а ее де величества государыни императрицы слова и дела за нею нет, и за жонкою Рубчихою, и за солдатом, и ни за кем не знает».[359] Да и наказание за этот розыгрыш было по меркам XVIII века совсем нестрашное – всего лишь батоги.

В «регулярном» Петербурге жизнь подследственных была тяжелее. За весь 1718 год деньги на прокорм колодников Тайной канцелярии выдавались из казны лишь один раз – в октябре, по именному указу Петра I. Сумма выплат составляла от гроша до алтына в день, в зависимости от важности арестанта. Однако в процессе затянувшегося розыска о том или ином заключенном могли забыть; тогда в делах появлялись приписки: «умер с голоду».[360] В 1722 году Петр I повелел выдавать неимущим заключенным по шесть денег (3 копейки, или алтын) в день, но через год счел такое содержание чрезмерным и сократил его до четырех денег.[361]

Однако проверить, как доходили эти средства до самих колодников и сколько по пути оседало в карманах подьячих и караульных, не представляется возможным. На казенном корме можно было не дожить до решения своего дела.

При Анне Иоанновне и в более поздние времена режим содержания в Петропавловской крепости стал несколько мягче – по крайней мере с голода как будто никто не умирал. Среди охранников попадались люди добрые, исполнявшие – правда, не всегда бескорыстно – просьбы заключенных. В 1734 году один солдатик даже отправился по поручению колодника-дворового к его барину, чтобы раздобыть денег; за такое неуставное «дерзновение» он был для примера наказан батогами при всех караульных.

Священники Петропавловского собора духовно окормляли, исповедовали и причащали узников; при необходимости приглашались попы из других городских церквей. Больных осматривал немец-лекарь и прописывал лекарства, вроде «теплова лехкова пива с деревянным маслом». Заключенным разрешалось держать при себе ножи и вилки; им могли даже «бритца позволить» самостоятельно.[362]

В нашем распоряжении нет подробного описания интерьеров тюремных казарм, «казенок» и «изб» в Петропавловской крепости; можно только утверждать, что в казармах с двумя и более палатами охрана находилась в центральной части, где был вход. Окна были закрыты решетками и деревянными щитами. Отапливались помещения печками, на них же готовили еду для арестантов.

В крепости было довольно много одиночных камер – летом 1737 года в них сидели 26 заключенных из 81; в шести палатах сидели по два арестанта, в одной – три человека, в пяти палатах – по четыре и в одной камере – пятеро. Семь человек содержались только в одной палате, а в казарме «от Старой аптеки» томились восемь колодников. В отличие о провинциальных острогов тюрьма не была переполнена, и руководство сыска стремилось по возможности изолировать подследственных.[363]

Благодаря составленной в 1794 году «Описи покоям, состоящим под ведением господина коллежского советника и кавалера Александра Семеновича Макарова в Комисском казенном доме» мы можем отчасти представить себе условия пребывания в этой тюрьме заключенных и их охраны:

«1) Со двора вход в нижние сенцы. Двери с палатенцем, где нутряной замок с ключом.

2) Взошедши на лестницу в правую сторону покой для нужного места, в коем одно большое окно с железной решеткой.

3) Налево вход в коридор. Двери с палатенцем с нутряным железным замком и с ключом. В дверях просвет с железной решеткой.