Повседневная жизнь восточного гарема

И ее господин сказал ей: „Садись, этого достаточно!“ И она села, а он сделал знак желтой невольнице, и та поднялась на ноги и восхвалила Аллаха великого и прославила его и произнесла молитву и привет избранному им среди созданий, а затем она показала рукой на коричневую невольницу и сказала…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста тридцать седьмая ночь

Когда же настала триста тридцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что желтая невольница поднялась на ноги и восхвалила Аллаха великого и прославила его, а затем она указала рукой на коричневую невольницу и сказала ей: „Я восхвалена в Коране, и описал мой цвет милосердный и дал ему преимущество над всеми цветами, когда сказал — велик он! — в своей ясной книге: „Желтая, чист ее цвет, и радует он взирающих…“ И цвет мой — чудо, красота моя — предел, и прелесть моя — совершенство, ибо мой цвет — цвет динара, цвет звезд и светил, и цвет яблока, и образ мой — образ прекрасных и имеет цвет шафрана, превозносящийся над всеми цветами, и образ мой необычен, и цвет мой удивителен. Я мягка телом и дорога ценою, и я объяла все виды красоты, и цвет мой дорог в этом мире, как чистое золото. И сколько во мне преимуществ, и о подобной мне сказал поэт:

Ее желтизна блестит, как солнца прекрасный свет,Динару она равна по виду красивому.

Не выразит нам шафран и части красот ее,О нет, и весь вид ее возносится над луной.

А затем я начну порицать тебя, о коричневая цветом! Твой цвет — цвет буйвола, и видом твоим брезгают души, и если есть твой цвет в какой-нибудь вещи, то ее порицают, а если он есть в кушанье, то оно отравлено. Твой цвет — цвет мух, и он отвратителен, как собака. Среди прочих цветов он приводит в смущенье и служит признаком горестей, и я никогда не слыхала о коричневом золоте, или жемчуге, или рубине. Уходя в уединение, ты меняешь цвет лица, а выйдя, становишься еще более безобразной; ты не черная, которую знают, и не белая, которую описывают, и нет у тебя никаких преимуществ, как сказал о тебе поэт:

Цвет пыли, вот цвет ее лица; то землистый цвет,Как прах, облепляющий прохожего ноги.Едва на нее я брошу глазом хоть беглый взгляд,Заботы усилятся мои и печали“.

И ее господин сказал: „Садись, этого достаточно!“ — и она села. И господин ее сделал знак коричневой невольнице, а она обладала прелестью и красотой, и была высока, соразмерна, блестяща и совершенна. И ее тело было мягко, а волосы — как уголь. Она была стройна телом, розовощека, с насурьмленными глазами, овальными щеками, прекрасным лицом, красноречивым языком, тонким станом и тяжелыми бедрами. И сказала она: „Слава Аллаху, который не сделал меня ни жирной и порицаемой, ни худощавой и поджарой, ни белой, как проказа, ни желтой, как страдающий от колик, ни черной — цвета сажи, — но, напротив, сделал мой цвет любимцем обладателей разума. Все поэты хвалят коричневых на всех языках и дают их цвету преимущество над всеми цветами. Коричневый цветом имеет похвальные качества, и от Аллаха дар того, кто сказал:

У смуглых немало свойств, и если б ты смысл их знал,Твой глаз бы не стал смотреть на красных и белых.Умелы в словах они, и взоры играют их;Харута пророчествам и чарам учить бы могли.

И слова другого:

Кто смуглого мне вернет, чьи члены, как говорят,Высокие, стройные самхарские копья.Тоскуют глаза его, пушок его шелковист;Он в сердце влюбленного всегда пребывает.

И слова другого:

Я ценю, как дух, точку смуглую на лице его,Белизна же пусть превосходит блеском месяц.

Ведь когда б имел он такую точку, но белую,Красота его заменилась бы позором.Не вином его опьяняюсь я, но, поистине,Его локоны оставляют всех хмельными,И красоты все одна другой завидуют,И пушком его все бы стать они хотели.

И слова поэта: