Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

– Крысы населяют меня, – простодушно пояснил поэт, перебирая шарф желтыми никотиновыми пальцами. – В круге первом они гуляют и резвятся, во втором обедают, в третьем спят и занимаются сексом. Все как у людей.

Страна крыс наклонился к Елене Даниловне, и ее обдало душком застарелого перегара, крепленного пометом. Из-под пальца высунулась востренькая, мелко обоняющая воздух розово-серая мордочка.

Елена не боялась грызунов и не беспокоилась, если их не сажали ей на плечо, а поэт так и сделал. Не успела она пошевелиться, как любознательное животное юркнуло в вырез ее блузки. Мужчина бросился спасать жителя своей страны…

На вопли сотрудницы сбежалась вся редакция. Поэт бушевал, пришлось вызвать «Скорую». Увидев людей в белых халатах, он заложил руки за спину, как арестант, и прогнусавил над шарфом:

– Атас, ребята, гестапо на пороге!

– Опять крысий шарф, – вздохнул врач. – Памятный субъект, осенью в психушку возили. А нынче вообще работы прибавилось…

– Собственную газету не читаете, – упрекнул потом журналистов заведующий секретариатом Роман Афанасьевич. – Наши уже писали, что психдиспансер закрылся на ремонт. Буйные раскиданы по домам инвалидов, остальные выпущены на время.

– Нашли когда дурдом ремонтировать, – удивился Николай Иванович. – Весна же, обострение у шиз.

Елена чувствовала себя виноватой. Потом позвонила подруга Наташа:

– Ты помнишь, какой сегодня день?

– Какой?

– Двадцать пять лет со дня смерти Карелии Альбертовны, – укоризненно сказала Наташа и отключилась.

Елена так и не смогла дописать материал, который должна была сдать к вечеру. Впереди ждали выходные, народ разбежался пораньше, а она задержалась – не хотелось нести работу домой. Но завершить статью не удалось. Забытая продавцом машинка «Ятрань» стояла на столе и навевала мысли о докомпьютерном прошлом.

* * *

Двадцать пять лет назад журналист «Наших известий» Елена Юрьева, тогда десятиклассница Леля Нефедова, была отличницей и активисткой. Брала равнение на передовых и все такое: коса до пояса, школьную форму носила до выпускного бала, к торжествам – белый верх, темный низ. Только к занятиям балетного класса во Дворце пионеров закручивала волосы в пучок, чтобы не мешали, переодевалась в тунику, лосины и на целый час сбрасывала всегдашнюю зажатость.

Леля с Наташей посещали дворец со второго класса по десятый, пока над ними не начали посмеиваться: «Все пляшете, детки?» Хотя в «детках» ничего обидного не было. Так старая балерина, руководительница класса Карелия Альбертовна, называла учеников, невзирая на их возраст. Бывшие «детки», сами уже пожилые, водили к ней внуков.

Девчонки заслушивались рассказами Калерии Альбертовны о происхождении танцев и вознесении их до классических высот. Она обожала испанскую и латиноамериканскую танцевальные культуры. Говорила под льющийся из магнитофонных колонок голос Сигера:

– Язык румбы потрясает каждым движением как крик. В Кубу ее привезли африканские рабы. В танце, ставшем символом освобождения, они пытались раскрепостить душу, вот почему в первых тактах столько внутреннего страха и вместе с тем дерзости. Румба рвется из тела, будто путы спадают с человека. А еще в ней как нельзя лучше раскрывается противоречие женской натуры: танцовщица одновременно нежность и холод – влечет и выскальзывает, уходит и возвращается. Женщина измучена собственной строптивостью и сама не знает, чего хочет.

Леля следовала указаниям наставницы:

– Твое тело – стиснутая пружина. Шаг назад с опущенной головой и руками, поворот влево – ушла… Остановилась. Переступила с ноги на ногу в повороте обратно, сделала неуверенный шажок. Качнула бедрами, недоступная, дразнящая. Скупое обещание сводит партнера с ума, и ты «отпускаешь» себя понемногу… понемногу… до полного растворения в танце. Детка, румба живет в тебе!

Леля танцевала и видела потерянную где-то на краю земли Наташу. Приметив наконец страдания забытой ученицы, балерина спохватывалась:

– Наташенька, твоя энергетика совсем другая. У тебя прекрасно получается модерн…

«Детки» выросли, и Калерия Альбертовна посоветовала им обратиться в студию танца Дворца культуры. Но там оказались другие требования. Хореограф за любую оплошку беззастенчиво шлепал пониже спины и гонял подопечных почем зря. То ли его зарплата, то ли звание коллектива зависели от бесконечных смотров художественной самодеятельности.