Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

– Лю-убишь, – не обиделась она. Прощаясь, слегка взрыднула от прилива чувств. Елена неприязненно подумала: пусть едет к своему китайцу.

Назрел, кажется, кризис их дружбы. Прошло время, когда многие мысли и мечты подруг совпадали. Что-то сбылось, что-то – нет, менялись годы, мода, хахали Наташи, а сама она, несмотря на осмысление разницы между мужчиной и женщиной, осталась прежней Наташей. Елена же, не заметив, потеряла в текучей Лете детское имя Леля и давно уже чувствовала себя другой. Вне обыденности.

– Приходи! – крикнула в дверь Наташа.

– Приду! – соврала на бегу Елена, расстреливая каблучками ступени.

На улице мел мерзкий сырой ветер. Мигнул зеленый глазок такси, опахнуло автомобильным теплом. Шофер бесстрастно кивнул, услышав название далекой улицы.

Елена ехала в криминальный квартал с дрожью в сердце: телефон, телефон! Хоть бы у Наташки догадалась попросить. Ведь невооруженным глазом было видно, что эта Антонина – шиза. Летает она! Чайка по имени Джонатан Ливингстон…

Сумерки липли к глазам. Хмурый шофер вез непонятно куда. Елена потеряла направление и находилась как будто в преддверии сна.

Она летела.

Внизу спал ночной город. Мимо ширкали звезды, сливаясь на горизонте в блистательную дугу. Елена летала к ничем не омраченному миру. Ее только мучило, что рядом нет Юрьева. Бок о бок с ней несся незнакомый человек. Он собрался проникнуть в неизвестный терминал зайцем. Свет фонарей на лице человека перечеркивали тени домов. Ему не удастся проскользнуть незамеченным. На нем кепи и толстый свитер. Воздушные волны нежно касались Елениного обнаженного тела. Хотелось подсказать попутчику, чтобы он снял одежду, иначе не примут. В чистом мире человек должен быть от всего свободным.

Машину качнуло. Пассажирка проснулась и уставилась в ветровое стекло. Продолговатые хлопья снега растекались по нему, словно лучи фар привлекли стаи летучих гусениц.

«Растиражировались брови Николая Ивановича», – засмеялась про себя Елена. Хлопья-брови были прямой конфигурации, что означало недовольство заведующего отделом.

– Апрель называется, – сказал шофер. – Снежинки какие-то длинные. Прямо чернобыльские.

Елена предположила, что неестественную форму хлопьям придает эффект движения, но, выйдя из автомобиля через несколько минут, убедилась: действительно «чернобыльские». Снег падал плотно, шерстисто, как руно.

Текучие стены поглотили капот машины вместе со звуком мотора. Елена выставила руки сквозь белый кокон и, ослепшая, двинулась вперед. Вспомнился обрывок старой песни: «…они слетают с неба, Мы же знаем, что они из снега, Мы же с вами не сошли с ума…»

Она едва не лишилась чувств, когда кто-то схватил ее за пальцы.

– Это я, Тоня, – донесся приглушенный снегом голос. – Ждала вас.

«Сон», – подумалось неуверенно. За спиной тяжко захлопнулась дверь подъезда. В пещерной темноте постанывали трубы. С возрастающим стуком в висках, опасаясь оступиться, Елена поднялась за девушкой по лестнице. Черная фигурка на мгновение отпечаталась в желтом квадрате, и ударивший в лицо свет вернул зрение. Гостья огляделась.

Прихожая в квартире отсутствовала. Закуток слева, очевидно, означал кухню. Мебель была поставлена как попало, будто здесь жил незрячий человек. Все в комнате говорило о временности и непостоянстве вещей. Посредине простерлась махина стола с монитором и кучей гаджетов неизвестного Елене назначения. В синеве экрана резвились флуоресцентные рыбки. На стенах ерошились ворохи рисунков, наколотые булавками на деревянные штырьки. Кипы рыхлых альбомов, стопки книг, коробки из-под обуви, цветные бутыли, непонятное лабораторное оборудование громоздились на полу. На журнальном столике стоял микроскоп. Диван был повернут спинкой к двери.

– Я падаю во сне, – объяснила Антонина расположение дивана. Запахнутая в бледно-розовый халат, она смотрелась в этом хаосе пятном зимнего рассвета. Вышла в кухню, и комната поблекла. Только снег мельтешил за окнами да на экране синел кусок моря.

Елена повесила куртку на штырь поверх выцветшей гравюры с изображением чего-то анатомического. Антонина внесла на подносе вкусно дымящуюся турку, две чашки. Выудила из-под недр стола два табурета:

– Садитесь.

Аромат свежезаваренного кофе смягчил насыщенный электричеством воздух. Елена взяла чашку и подавила зевок.

– Третий час. Снег, кажется, надолго зарядил. Не рискнете же летать в такую погоду?

– Нет. Но у меня есть, что показать вам.

Кофе был хорош. Наслаждаясь, Елена одновременно сердилась: глупость – пить кофе ночью, потом не уснешь. Она еще лелеяла надежду вернуться домой засветло и урвать для сна часа три. Рассматривала девушку украдкой. Красавицей Антонину сложно было назвать, но взгляд притягивался к ней. Двигалась она с изяществом танцовщицы, а холодноватое лицо ничего не выражало. Будто еще не доведенная до совершенства статуя решилась ненадолго выйти из камня.

– Вы знаете, что чувства можно изобразить как они есть, без человека? – спросила вдруг эта незавершенная Галатея.

– Сомнительно. Они же существуют только в «симбиозе» с нами.