Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение»

Но он измучился – и ранний

Жар юности простыл – и вот

Тщета святых воспоминаний

Пред ним медлительно встает.

Он больше ни во что не верит,

Себя лишь хочет обмануть,

А сам – к моей блаженной двери

Отыскивает вяло путь.

С него довольно славить Бога —

Уж он – не голос, только – стон.

Я отворю. Пускай немного

Еще помучается он.

Это из очень важной, несомненно автобиографической поэмы «Жизнь моего приятеля».

«Жизнь», где у Блока, как и всюду у него, рассеяны первоклассные красоты, очень важна тем, что в ней есть типично блоковское видение «чертей», из которого можно заключить, что взгляд у великого поэта на этот жуткий предмет был совершенно наивный, можно сказать, детский. Сравнительно с настоящими чертями – с пошлостью самого разнообразного рода «Мертвых душ», и даже не «Мертвых душ», но «Мертвых духов», то есть духов «смерти второй», это собственно и не черти, а что-то совсем другое, какие-то промежуточные существа (ибо есть и такие), с разными степенями приближения то к ангельскому, то к демонскому миру.

Да и «грехи» Блока, – мальчишеские шалости того самого мальчика, имя которому «сердце». А от сердца, да еще свободного, можно ожидать много хорошего, пусть оно, как правило, смешано и с плохим. Но все же это – шалости, подчас гениальные «шалости Моцарта», за которые «наказывать», да еще «вечными муками», может разве какой-нибудь «чекист от богословия».

Их «пальба» по Блоку воистину «не из тучи гром», и «черти» Блока бесконечно добрее этих богословских дел мастеров, по глупости и не подозревающих об их собственной близости к марксизму.

Во всяком случае, то, что говорят у Блока «черти» в «Жизни моего приятеля», может вызвать только грустную улыбку умиления – как детский лепет гениального мальчика. Таким Блок и был, да и не мог им не быть, иначе не был бы он последним русским поэтом, подлинно гениальным, но детски кричавшим от страха при виде настоящих чертей. А его «черти»… Если бы их было достаточно сейчас в России, то, может быть, она бы ими и спаслась. Ведь это целебная от марксо-коммунизма dolce vita – и пути Божии воистину неисповедимы!

Греши, пока тебя волнуют

Твои невинные грехи,

Пока красавицу колдуют

Твои греховные стихи.

На утешенье, на забаву

Пей искрометное вино,

Пока вино тебе по нраву,

Пока не тягостно оно.

Сверкнут ли дерзостные очи —

Ты их сверканий не отринь,

Грехам, вину и страстной ночи

Шепча заветное «аминь».

Ведь все равно – очарованье

Пройдет, и в сумасшедший час

Ты, в исступленном покаяньи,

Проклясть замыслишь бедных, нас.

И станешь падать – но толпою

Мы все, как ангелы, чисты,

Тебя подхватим, чтоб пятою

О камень не преткнулся ты…

Милые «черти» – побольше бы вас таких – и в мире не было бы той «ортодоксально» жреческой (марксистской тож) злобы, в которой он теперь задыхается…

Леонид Андреев и линия Эдгара По в русской литературе Тартар тоски кромешной

Общее характерное свойство нового и новейшего искусства – это намеренное нарушение цельности образов и действий в пользу некоторых черт и особенностей, по той или иной причине привлекших внимание автора. Этим приемом пользуются (вернее – пользовались), но в разных смыслах, символисты, импрессионисты, экспрессионисты и сюрреалисты, а также, с меньшим нажимом и, однако, с большей внутренней напряженностью, акмеисты. Резкие грани между этими школами и направлениями отсутствуют или существуют редко. Только самые крайние представители бессюжетного искусства могут считаться носителями своеобразной «чистоты стиля», то есть того, что можно назвать «отсутствием всякого присутствия» или абсолютным нигилизмом.

Сам термин «абстрактное искусство» внутренне противоречив – ибо основной признак искусства – мышление конкретными, неповторимыми образами.