Поживем - увидим

(Поспешно прибавляет.) Нет, нет, я не сержусь; право же, не сержусь. Погоди, погоди, дай мне подумать. (Стоит с минуту, опуская и поднимая брови, сжимая и разжимая кулаки, в недоуменном раздумье; затем берет стул, стоящий у конца стола, садится рядом с ней и делает трогательное усилие над собой, стараясь быть с ней мягким и терпеливым.) Вот, кажется, нашел. Попробую во всяком случае.

Глория (уверенно). Вот видите! Стоит только как следует подумать, и все проясняется.

Крэмптон (почуяв опасность). Нет, нет, тут не думать надо. Я хочу, чтобы ты не думала, а чувствовала,— в этом наше единственное спасение. Слушай! Ты… Но погоди… я забыл… как тебя зовут. Я имею в виду уменьшительное имя. Не зовут же тебя дома Софронией?

Глория (с ужасом и отвращением). Софрония? Мое имя — Глория, и так меня все и зовут.

Крэмптон (снова выходя из себя). Девчонка, твое имя — Софрония; тебя так назвали в честь твоей тетушки, а моей сестры — Софронии. Она же и подарила тебе твою первую Библию, в которую вписала твое имя.

Глория. В таком случае, моя мать дала мне другое имя.

Крэмптон (сердито). Она не имела никакого права. Я этого не потерплю.

Глория. Это вы не имели права называть меня именем вашей сестры. Я ведь с ней не знакома.

Крэмптон. Ты городишь чушь. Есть пределы моему долготерпению! Я этого не допущу! Слышишь?

Глория (вставая, с угрозой). Вы непременно решили ссориться?

Крэмптон (страшно испугавшись, умоляюще). Нет, нет! Садись, ну садись же…

Она смотрит на него выжидающе.

(Заставляет себя, наконец, произнести ненавистное имя.)

Глория.

Она удовлетворенно поджимает губы и садится.

Ну вот! Видишь, я только хочу доказать тебе, что я в самом деле твой отец, моя… мое дорогое дитя… (Ласка в его устах звучит так трогательно-неловко, что вызывает невольную улыбку у Глории, которая даже немного смягчается к нему.) Теперь слушай, я тебя вот о чем хотел спросить: ты меня совсем не помнишь? Ты, правда, была крошкой, когда вас у меня забрали, но уже многое замечала. Неужели ты не помнишь того, которого ты тогда любила или (застенчиво) к которому испытывала хотя бы детскую привязанность? Ну? Того, кто позволял тебе сидеть у себя в кабинете и любоваться моделями кораблей, — ты еще принимала их тогда за игрушки? (Смотрит заискивающе ей в лицо: нет ли в нем ответного проблеска; и продолжает с меньшей надеждой, но более настойчиво.) Того, кто позволял тебе делать что угодно и просил тебя только об одном: сидеть смирно и не разговаривать? Кто был для тебя тем, чем никто другой не был,—отцом?

Глория (ничуть не растроганная его словами). Если вы будете все так описывать, мне, конечно, покажется, будто я помню. На самом же деле я ничего не помню.

Крэмптон (с тоской). А мать? Неужели она вам так-таки ничего не рассказывала обо мне?

Глория. Она никогда не упоминала вашего имени.

Он издает невольный стон.

(Взглядывает на него с оттенком презрения и продолжает.) Кроме одного-единственного раза, когда она напомнила мне в самом деле кое о чем, что я позабыла.

Крэмптон (с надеждой). О чем же?

Глория (безжалостно). О плетке, которую вы купили специально для того, чтобы меня бить.

Крэмптон (скрежеща зубами). О! И это вытащить на свет! Чтобы отвратить вас от меня! Ведь вы могли бы никогда этого не знать. (Тихо, с тяжелым и мучительным вздохом.) Будь она проклята!

Глория (вскакивая).

Негодяй! (Скандируя.) Не-го-дяй! И вы смеете проклинать мою мать!

Крэмптон. Замолчи! Не то сама пожалеешь! Я твой отец.

Глория. Как ненавистно мне это слово! И как я люблю другое слово: мать! Уходите.

Крэмптон. Я… я задыхаюсь… Ты хочешь убить меня! Эй, кто там!.. Я… (Задыхается, чуть ли не в припадке.)

Глория (не теряя присутствия духа, спокойно подходит к парапету и кричит оттуда). Мистер Валентайн!

Валентайн (отвечая снизу). Я здесь!

Глория. Будьте добры, поднимитесь сюда на минутку. Вы нужны мистеру Крэмптону. (Возвращается к столу и наливает стакан воды.)