Поживем - увидим

Валентайн. Я вынужден доверять им. Разве только вы захотите, чтобы я верил своим глазам, своему сердцу, своим инстинктам, своему воображению, которые чудовищно лгут мне о вас.

Глория (понемногу теряя самоуверенность). Лгут?!

Валентайн (упрямо). Да, лгут. (Снова подсаживается к ней.) Не хотите же вы, чтобы я поверил, что вы первая красавица в мире?

Глория. Как глупо! Вы уж переходите на личности.

Валентайн. Разумеется, глупо. Но так говорят мне мои глаза.

Глория презрительно поводит глазами.

Нет, я не собираюсь льстить. Я же вам сказал, что не верю своим глазам.

К стыду своему, она обнаруживает, что и это ее не устраивает.

Неужели вы думаете, что если вы отвернетесь от меня из отвращения к моей слабости, я тут же заплачу, как малый ребенок?

Глория (чувствуя, что нужно говорить коротко и жестко, иначе у нее задрожит голос.) Это еще с какой стати?

Валентайн. Разумеется, не идиот же я в самом деле? Но сердце, дурацкое мое сердце подсказывает мне, что заплачу. Впрочем, я буду спорить со своим сердцем и урезоню его наконец. Сколько бы я ни любил вас, я заставлю себя смотреть правде в глаза. В конце концов не так уж трудно быть разумным, факты остаются фактами. Что это за место?[6] Не рай, а Морской отель. Время? Не вечность, а около двух часов пополудни. Кто я такой? Зубной врач, «пятишиллинговый дантист»!

Глория. А я — ханжа в юбке.

Валентайн (с жаром). Нет, нет, я так не могу! Я должен сохранить хоть одну иллюзию — вас. Я люблю вас… (Поворачивается к ней, точно не в силах совладать с неудержимым желанием дотронуться до нее; она поднимается и стоит в гневной и настороженной позе. Он нетерпеливо вскакивает и отступает на шаг.) Ах, какой же я дурак! Идиот! Вам, впрочем, этого не понять, с таким же успехом можно говорить с камешками на пляже. (Обескураженный, отворачивается от нее.)

Глория (успокоенная отступлением, даже с некоторым раскаянием). Простите, я не хочу быть черствой, мистер Валентайн; но что я могу сказать?

Валентайн (делая шаг к ней; прежнюю бесшабашную манеру сменила рыцарская учтивость). Вы ничего не можете сказать, мисс Клэндон. Это я должен просить у вас прощения. Это моя вина, или, вернее, мое несчастье. Что ж поделаешь, коли у вас нет сердечного влечения ко мне! (Она открыла было рот, но он останавливает ее умоляющим жестом.) О, я знаю, что вам не полагается говорить, нравлюсь ли я вам или нет, но…

Глория (тотчас встает на защиту своих принципов). Не полагается? Это еще почему? Я свободная женщина, почему бы мне не сказать?

Валентайн (в ужасе, с мольбой, отступая). Ах, не надо! Я боюсь.

Глория (тон ее перестает быть презрительным). Вам нечего бояться. Я считаю вас сентиментальным и немножко глупым. Но вы мне нравитесь.

Валентайн (в изнеможении опускаясь на ближайший стул). Итак, все кончено. (Являет собой картину отчаяния.) Глория (озадачена; подходит ближе к нему.) Но почему же? Валентайн. Потому что нравиться мало. Я, например, чем глубже вникаю, тем больше сомневаюсь в том, нравитесь вы мне или нет.

Глория (глядя на него сверху вниз, с участливым удивлением).

Мне вас жаль.

Валентайн (с мучительно-сдерживаемой страстью). Ах, только не жалейте меня! Ваш голос разрывает мне сердце. Оставьте меня, Глория. Вы проникаете до самых глубин моего существа… вы взбаламутили меня всего, разбередили мне душу… Я не в силах бороться… Я не могу высказать…

Глория (внезапно теряя самообладание). Перестаньте же рассказывать мне о ваших чувствах — я больше не могу!

Валентайн (вскакивает с торжеством, в голосе его уже не мука, а сила, металл, ликование). Вот он — час моей отваги! (Хватает ее за руки, она со страхом смотрит на него.) Нашей отваги! (Энергично и порывисто привлекает ее к себе и целует; затем хохочет, как мальчишка.) Ну, теперь все, Глория, конец! Мы влюблены друг в друга. Она тихо охает.