Официант (улыбаясь).
Будьте покойны, сэр. Моя настоящая фамилия тоже Бун, сэр, хотя тут мне дали прозвище «Уолтер-Миротворец». Мне бы тоже следовало писать свою фамилию через «эйч», однако я воздерживаюсь, сэр, — не по чину, знаете. Отдает норманнским происхождением, сэр. А кому нужен официант с норманнским происхождением, сэр?Мак-Комас. Ну что вы! Сказал же поэт: «Честное сердце стоит короны, а чистая вера — норманнского предка»[9]
.Официант. Это, сэр, смотря какое положение вы занимаете в обществе. Если бы вы были официантом, сэр, вы бы убедились, что от чистой веры не больше проку, чем от норманнских предков. Я предпочитаю писать свое имя попроще да поглядывать в оба. Но я отнимаю у вас время, сэр. Так я скажу дамам, что вы пришли, сэр. (Проходит в парк.)
Мак-Комас. Крэмптон, я могу на вас положиться?
Крэмптон. Да, да, я буду вести себя тихо. Я буду терпелив. Я буду стараться.
Мак-Комас. Помните: я вас не предавал. Я сказал им, что во всем виноваты они сами.
Крэмптон. А мне вы сказали, что виноват во всем я. Мак-Комас. Вам я сказал правду.
Крэмптон (жалобно)
. Если б они только были справедливы ко мне!Мак-Комас. Мой дорогой Крэмптон, они не будут к вам справедливы. В их возрасте этого и ждать нельзя. Если вы собираетесь ставить невозможные условия, то уж лучше нам прямо идти домой.
Крэмптон. Неужели я не имею права…
Мак-Комас (непреклонно)
. Прав вы никаких не добьетесь. Вот что, Крэмптон, давайте раз и навсегда договоримся! Когда вы обещали хорошо себя вести, вы что же имели в виду — воздержаться от жалоб, только пока не будет повода для жалоб? Если так, то… (Делает вид, что собирается уйти.)Крэмптон (в отчаянии).
Нет, нет! Да что вы ко мне пристаете в самом деле? Разве мало надо мной измывались, мало мучили меня? Я же сказал, что буду стараться. Но если эта девчонка снова начнет со мной так говорить и так смотреть на меня… (Хватается за голову.)Мак-Комас (смягчаясь).
Полно, полно! Все будет хорошо, будьте только сами терпеливы и снисходительны. Ну же, возьмите себя в руки — кто-то идет!Но Крэмптон настолько удручен, что ему все равно; он почти не меняет позы. Входит Глория из парка. Мак-Комас идет к двери, навстречу ей, чтобы Крэмптон не мог слышать их разговора.
Он здесь, мисс Клэндон. Будьте с ним помягче. Я вас оставлю на минутку вдвоем. (Удаляется в парк.)
Глория с независимым видом проходит в комнату.
Крэмптон (тревожно оглядываясь).
Где Мак-Комас?Глория (равнодушно, но не жестко).
Вышел, чтоб оставить нас наедине. Из деликатности, надо полагать. (Останавливается подле него и с чуть заметной усмешкой глядит на него сверху вниз.) Ну что, отец?Крэмптон (смиренно).
Ну что, дочка?*Глядят друг на друга некоторое время с меланхолическим юмором, хотя у обоих это чувство не слишком развито.
Глория. Может быть поздороваемся?
Подают друг другу руки.
Крэмптон (задерживая ее руку).
Дорогая моя, я, кажется, сегодня говорил в недопустимом тоне о вашей матери. Глория. Ах, не извиняйтесь! Я держалась достаточно дерзко сама. Но я смирилась с тех пор. О да, меня смирили. (Садится на пол возле его стула.)Крэмптон. Что же с тобой случилось, дитя мое?
Глория. Так, пустяки! Тогда я выступала как дочь своей матери; но я не гожусь для этой роли. Я —
дочь своего отца. (Смотрит на него грустным взглядом.) Ведь это будет ступенькой пониже, а?Крэмптон (рассердившись).
Что?! (Выражение ее лица не меняется. Он сдается.) А пожалуй, что и так, моя милая. Конечно, я бываю подчас раздражителен, но я знаю, что к чему, хоть и не всегда веду себя, как следовало бы. Ты можешь это понять?Глория. Как же мне не понимать, когда я сама такая — ну точь-в-точь такая! Вот ведь — знаю, где правда, достоинство, сила, благородство, не хуже ее самой знаю… А что я делаю? Чего я только не делаю! Чего только не позволяю другим!
Крэмптон (с невольным раздражением).
Не хуже ее? Ты имеешь в виду свою мать?Глория (поспешно).
Ну да, мать. (Оборачивается к нему, не поднимаясь с колен, и хватает его за руки.) Вот что: не будем предавать ее ни словом, ни помыслом. Она выше нас — и вас и меня, — неизмеримо выше. Так?Крэмптон. Да, да. Как тебе угодно, дорогая.