Пожизненный срок

Анника вошла на сайт национальной организации исполнения наказаний и нашла там номер телефона тюрьмы Тидахольм. Дозвонилась до дежурного и попросила связать ее с офицером по связям с прессой, и ее перенаправили в канцелярию.

— Наш пресс-секретарь уже ушел домой, рабочий день кончился, — ответил ей один из надзирателей.

— Какой стыд, — преувеличенно огорчилась Анника. — Значит, мы можем неправильно это осветить в завтрашнем выпуске.

— Что? — не понял надзиратель.

— Речь идет об одном американском уголовнике, который отбывает у вас пожизненное заключение. Он был когда-то дружен с Давидом Линдхольмом. Тебе наверняка знакомо это имя. Завтра в газете будет напечатана статья о нем, и мне хотелось проверить, верны ли наши сведения, так как это дело кажется мне весьма странным…

— Но его сейчас здесь нет, — повторил надзиратель.

— Кого, представителя по связям с прессой?

— Нет, американца.

Анника несколько мгновений молчала, переваривая услышанное.

— Вот видишь! Я так и знала. Журналист, который писал эту статью, все неправильно понял. Он написал, что этот американец все еще сидит в Тидахольме.

— Нет, не сидит. Его перевели сразу после несчастного случая.

«Несчастного случая?»

— Ну конечно же! — воскликнула Анника. — Естественно, после этого он к вам уже не вернулся.

— Кроме того, я не стал бы употреблять выражение «дружен». Давид Линдхольм был его, так сказать, опекуном, а это большая разница.

— Да, да, опекуном, — согласилась Анника, записав это слово. — Верно.

— О чем эта статья? — спросил надзиратель, и в его голосе послышались нотки проснувшейся подозрительности.

— Это одна из серии статей о преступниках, отбывающих пожизненное заключение, — ответила Анника, — но мне кажется, что ее публикацию следует отложить и проверить все факты. Где теперь этот американец?

Она закрыла глаза и затаила дыхание.

— Позвони завтра нашему пресс-секретарю, — ответил надзиратель и положил трубку.

Ну что ж, это лучше, чем ничего!

«С американцем что-то случилось, и его перевели в другое место. Насколько он был рад такому переводу?»

Прошлое Давида Линдхольма надо раскопать как можно глубже. Надо перевернуть все оставленные им камни.

Она посмотрела на часы и решила, что ей пора поесть.

Она надела куртку и вышла на улицу.

Томас сидел за столом в кабинете на четвертом этаже правительственного здания в Розенбаде и смотрел на Фредсгатан. Шел снег. Снежинки ударялись о стекло, отскакивали и падали на подоконник. По тротуару спешили люди — они кутались в поднятые воротники, прятали лица от колючего снега.

Вид не вдохновлял.

Томас вздохнул, посмотрел на часы и еще раз проверил, что служебная записка и выписка сложены в нужную папку.

Задача оценки стоимости отмены пожизненного заключения оказалась сложнее, чем он себе представлял. И дело не в том, что вычисления и расчеты были сложны — в них-то как раз не было ничего трудного, все упиралось в политические аспекты проблемы…

Зажужжавший селектор заставил Томаса вскочить.

— Томас, куда ты запропастился? Я сижу здесь и жду, как старая дева.

«Ты думаешь, я бездельничаю?»

Он выпрямился и, нажав кнопку, ответил шефу:

— Я думал, ты дашь мне знать, когда освободишься.

— «Освободишься»! — передразнил его шеф. — У меня нет свободного времени. Я тебя жду.

Томас встал, оправил пиджак, проверил, застегнута ли верхняя пуговица рубашки, и, взяв папку, направился по коридору в кабинет Пера Крамне.

— Так, скажи, что тебя больше всего тревожит, — сказал помощник статс-секретаря, указывая на стул и закатывая рукава белой рубашки.

— Дело оказалось немного проблематичным, — ответил Томас, выдвигая стул из-под стола. — Не знаю, удастся ли нам добиться отмены пожизненного срока при тех проволочках и оттяжках, с которыми мы постоянно сталкиваемся.

— Конечно, удастся, — сказал Крамне, расхаживая по кабинету и потягиваясь. — Ничто теперь не длится пожизненно. Почему тюремные сроки должны быть исключением?

Томас распрямил спину и положил на стол папку.

«Это будет нелегко».

— Я особо продумал форму запроса, — сказал он, кладя ногу на ногу.

Крамне остановился у окна и посмотрел на воду Риддафьердена.

— Я хотел сказать, что мы должны забыть и о браке, — пояснил он. — Если он длится пожизненно, то я уже прожил три жизни — пока. Должен добавить…

«Он не хочет слушать».

— Ты хочешь еще раз жениться? — спросил Томас, сдвинув папку немного в сторону.

Крамне вздохнул, повернулся к Томасу и сел на свой стул.

— Занятость и работа — это еще один пункт, который мы можем смело изъять из списка пожизненных вещей. Теперь никто не работает на одном месте от колыбели до могилы, как раньше. Теперь люди меняют не работодателей, они меняют профессии, иногда по нескольку раз в течение жизни.

Томас кивнул и нащупал в кармане ручку.

— Далее, вычеркиваем из списка друзей, — продолжал помощник статс-секретаря. — Мы перестаем общаться с родными братьями и сестрами…

— Дети, — перебил его Томас, вытащив из кармана и приготовив ручку.

— Что? — спросил Крамне.

— Дети — это на всю жизнь, — уточнил Томас. — Нельзя перестать быть родителем.

Крамне взял в руку служебную записку.