Позиция

— Полгода. А до этого год работала в Коропском районе.

— Не понимаю, — выпустил он на мгновение руль и развел руками. — У тебя же муж доктор наук. И ты, кажется, что-то где-то преподавала.

— Бросила я его… Или он меня, — добавила она торопливо. — Увалень, скупердяй, зануда. Заел мою жизнь. А работала я не в учебном, а в научно-исследовательском агрономическом институте. Лаборанткой.

— А дети? — все с чем-то не соглашался он.

— Что дети… Женились.

— Твои хлопцы женились?

— А что же ты думал? Я же рано вышла… И они… ранние… Поприводили невесток. Каких-то ленивых… И сыновья такие же. Все чтобы на дармовщину. Пляшут, поют, выпивают — весь дом вверх дном. Ну… пошла в облсельхозотдел, говорю, дайте работу поближе к бывшему дому. Чего-то потянуло в родные края. Сначала не было места, временно послали в Коропский район.

Он слушал Лиду и снова не мог соединить в голове и в сердце ее — ту, бывшую, и теперешнюю. Что-то его раздражало в ней, вызывало резкий протест…

— А ты… того, не забыла агрономии? Лет пятнадцать с ней дела не имела.

— Что-то же я делала в исследовательском институте? Ездила и по колхозам. Да что ты мне допрос учиняешь? Может, на предмет объединения?

— Ну, брось ты… — несколько смутился он. Но отметил мысленно, что и тут могут возникнуть осложнения.

Некоторое время ехали молча. И сама по себе наклюнулась, вспыхнула беседа, которая должна была начаться гораздо раньше.

— Я как-то проезжала через Сулак… Даже на нашу улицу заглянула. И все стало так близко… И жасмин под окном цветет. Хоть уже не тот. Помнишь те четыре дня? — Она вдруг повернулась к нему: — А знаешь, я много раз упрекала себя, что все так получилось. — Она улыбнулась, ее левая бровь слегка надломилась, и Лида сразу стала той Лидочкой, какую он знавал когда-то.

— Ты жалеешь, что все обошлось без греха? — удивленный таким поворотом разговора, такой торопливой откровенностью, пошел он напролом.

— А хотя бы и так. Только ты не думай… так грубо, — как бы извинилась она. — Я сказала в том смысле, что и наши жизни пошли бы не по той борозде. По крайности, моя.

Ему против воли стало ее жалко, захотелось успокоить, но не знал, как и чем.

— Своей судьбы наперед не угадаешь.

Он прикинул и не мог представить: как бы сложилась с Лидой его жизнь? И мозолили ему глаза ее колени, высоко поднятые, обтянутые тугими чулками, выставленные словно напоказ. Хоть и знал, что в машине женские колени всегда на виду — сиденья-то проваливаются, — и знал также, что не могла она, да еще в такой момент, так примитивно показывать свои ноги. Однако это раздражало, а мысль искала утешения для нее, и он сказал, как потом оказалось, совсем некстати:

— А у меня до сих пор сохранилось твое письмо. Где ты спрашивала, выходить ли тебе замуж.

— Взял бы да послал мужу. Сломал бы все с самого начала.