Позорный столб (Белый август)

— Каков негодяй! — воскликнул он. — Мерзкий плут, он явно на стороне большевиков! — Тут поручик вскочил. — Я изрублю его на куски! Я сейчас выйду и скажу…

— Прошу тебя, Виктор, — мягко обратился к нему Майр. — Очень мило с твоей стороны, что ты проводил меня и что так горячо принимаешь к сердцу судьбу литейного завода… но теперь предоставь дело мне.

— Нет, это наше общее дело, — возразил Штерц. — Когда антинациональные элементы…

Юрко, зевая, махнул рукой.

— Хуго прав! — вмешался он. — Предоставь решать ему самому. Он справится сам.

«Хуго порядочное дерьмо», — с горечью думал Штерц, которому не терпелось извлечь из ножен саблю.

Он снова бросился в кресло.

— Ваш покорный слуга, господин Чёфалви! — раздался под окном чей-то голос.

— Что за идиотская фамилия! — воскликнул Штерц. — Ничего подобного я в жизни не слыхивал! Чёфалви!

Время близилось к половине восьмого, когда в сопровождении старого служителя в контору явился невысокий человек в очках, — управляющий Енё Чёфалви, возглавлявший административную и коммерческую часть предприятия. Поднявшись на второй этаж, он прямо направился в свой кабинет, дверь в который вела из той же комнаты секретарши, где находилась дверь в кабинет производственного комиссара, или теперь вновь владельца завода. Чёфалви вошел в комнату секретарши, за ним следовал старый служитель. Увидев полицию, служитель удивился:

— Эге, так рано?

У Чёфалви подкосились ноги.

— Я… — пробормотал он и поперхнулся.

Сыщик смотрел на него, насупив брови, полицейский ухмылялся, а управляющему было настолько не по себе, что он с трудом мог собраться с мыслями.

— Я Чёфалви, — наконец объявил он. — Управляющий.

— Будьте добры войти, — сказал сыщик, указывая на обитую дверь.

Чёфалви медлил.

«Наверно, по делу о накладной», — подумал он.

— Войдем! — сказал наконец старый служитель.

Управляющий не двинулся с места; тогда служитель отворил дверь, подтолкнул в кабинет Чёфалви и вошел сам.

В кабинете за письменным столом восседал не кто иной, как сам шеф! В креслах развалились какие-то офицеры.

Вошедших встретила мертвая тишина.

— Ваш покорный слуга, господин шеф! — первым нарушил молчание служитель.

Майр кивнул ему в ответ.

«Не накладная!» У управляющего словно гора свалилась с плеч, и он развел руками. На лице его проступила тонкая улыбка, как у человека, предвидевшего такой исход событий.

— Матяш, вы можете идти, — сказал Майр, — останьтесь в приемной.

Служитель кивнул и вышел.

— У меня слова застряли в горле! — вскричал управляющий. — Поздравляю вас, господин шеф!

Растянув до ушей рот в улыбке, он поспешно приблизился к письменному столу и распахнул объятия.

«Сейчас улетит!» — подумал Штерц.

Два господина тем временем уже трясли друг другу руки, управляющий не желал выпускать руку шефа и в умилении лепетал что-то бессвязное.

— Я всегда, всегда… — твердил он и едва не прослезился от избытка чувств.

— Садитесь, господин Чёфалви, — сказал наконец шеф.

Управляющий с особой почтительностью, бочком, пристроился на краешке стула, и шеф угостил его сигаретой.

«Dritte Sorte»[10], — определил Чёфалви и, понюхав сигарету, вслух произнес:

— О? ja![11]

— Затем закурил. Какое счастье видеть вас здесь… вот так… — бесстыдно льстя, заявил он и зарделся.

— Не еврей ли этот субъект? — с подозрением осведомился Юрко, обращаясь к Штерцу.

— В воскресенье во время мессы, — сказал обладавший острым слухом Чёфалви, обязанный своим происхождением семье верующего шваба-католика и носивший прежде фамилию Рордорф, — я как раз сказал жене…

— Не свалиться бы ему от радости, — с долей опасения шепнул Штерц Юрко, видя, как Чёфалви вертится на стуле.

Управляющий приложил руку к сердцу.

— Конец красным мерзавцам! — выпалил он и с опаской поглядел по сторонам. — Да, красные мерзавцы, я смело заявляю это! — закончил он, преподнося свои слова шефу, словно букет цветов.

— Верно! — одобрил Штерц. В приливе воодушевления он вскочил, подошел к Чёфалви и сердечно пожал ему руку.

— Прошу тебя, Виктор… — снова предостерег Майр.

Штерц возвратился на место, а два господина пустились в длинный и нестерпимо скучный разговор, от которого у обоих поручиков, развалившихся в креслах, буквально сводило скулы; Юрко, широко зевая от скуки, размышлял о взаимозависимости между пятым постулатом Евклида и поверхностями нулевой кривизны и сферическими поверхностями. Чёфалви уже стоял за правым плечом шефа и, раболепно изогнувшись, объяснял ему запутанное финансовое положение завода. Претензии Будапештской компании шоссейных железных дорог, к сожалению, значительно превышают существующую задолженность государству, и следует опасаться, что предприятие в какой-то мере иммобильно…

Он ушел в свой кабинет и принес оттуда всевозможные документы, которые затем были тщательно изучены; но вот очередь дошла до ведомости по зарплате. Когда шеф ее просматривал, на висках его вздулись вены: почасовая оплата модельщика составляла восемь крон, литейщика — десять крон, один начинающий стерженщик получал шесть крон сорок филлеров, другой — девять крон сорок восемь филлеров.

— Черт знает что такое! — сказал он наконец.